Одиссей в Итаке
Продолжение

Гнев наполнил при этих словах сердце Эвримаха.
- Бродяга, - воскликнул он, - слишком ты дерзок! Получай плату за свои пьяные речи.

С этими словами он схватил скамейку для ног и бросил ее в Одиссея; но тот пригнулся, и скамейка, пролетев над ним, ударила виночерпия в правую руку так, что чаша с вином выпала из его рук, а сам он со стоном свалился на землю.
Женихи подняли страшный шум, проклиная чужеземца, из-за которого все это произошло. Телемак вежливо, но решительно пригласил гостей прекратить ссору и идти отдыхать. Его поддержал Амфином, и женихи мало-помалу разошлись.
Как только Одиссей остался наедине с сыном, он сейчас же решил вынести из залы все оружие. Телемак согласился с ним и, кликнув свою няню Евриклею, сказал ей:
- Не впускай пока сюда служанок, няня; я хочу вынести в кладовую оружие моего отца, чтобы оно не портилось здесь от дыму. - Но кто же будет светить тебе, если с тобой не будет там ни одной служанки? - возразила Евриклея.

- А здесь есть чужеземец, - со смехом ответил Телемак, - он поможет мне, так как никто, кто ест мой хлеб, не должен быть праздным.

ОДИССЕЙ И ПЕНЕЛОПА
И вот отец и сын начали перетаскивать в особую комнату шлемы, щиты и копья, висевшие на стенах залы; Афина же невидимо сопровождала их, распространяя повсюду свет.

- Что за чудо, - тихо сказал Телемак своему отцу, - все светится, как огонь! Должно быть, какое-нибудь божество помогает нам.

- Тише, сын мой, - ответил Одиссей, - и не пытайся разгадать этого, таков уж обычай богов! Теперь иди и ложись отдыхать, я же хочу еще немного пободрствовать.

Едва Телемак успел удалиться, как из своей комнаты вышла Пенелопа; поставив к окну скамейку, она села на овечью шкуру, покрывавшую ее. Следом за ней появилась толпа служанок, которые принялись убирать со столов остатки хлеба и кубки; за тем они положили в жаровни новых дров и зажгли их, чтобы осветить и нагреть залу. Меланто, заметивши Одиссея, снова принялась бранить его:
- Бродяга, ты еще здесь? И ночью ты не хочешь оставить нас в покое? Ступай сейчас же вон, если не хочешь отведать этой горящей головни.

Одиссей мрачно взглянул на нее исподлобья и возразил:
- Почему ты так раздражена против меня, девушка? Или тебя сердит то, что я хожу в лохмотьях? Но подумай, что и с тобой может случиться то же самое. Пенелопа, услыхав, их разговор, принялась бранить высокомерную: - Бесстыдная, ведь ты же слышала, что я хотела видеть чужеземца и расспросить его о своем супруге, и, несмотря на это, осмеливаешься оскорблять его?

Меланто, пристыженная, удалилась из комнаты, и Пенелопа принялась расспрашивать нищего:
- Прежде всего, чужеземец, назови мне свою родину и своего отца.

Но он возразил ей:
- Спрашивай меня обо всем, но только не об этом. Слишком много я перенес несчастий, и теперь мне тяжело вспоминать о них; и если я начну говорить, то буду безутешно жаловаться, и ты справедливо сочтешь меня за глупца.

- Но ведь такова и моя участь! - ответила Пенелопа. - С тех пор как мой супруг покинул дом, меня не перестает преследовать злая судьба. Родители мои побуждают меня к новому браку, а сын мой гневается на то, что женихи расхищают его богатства. Поэтому не молчи и расскажи мне о своем роде и о своей печальной судьбе!

- Если ты принуждаешь меня, - ответил Одиссей, - то я должен повиноваться тебе. И он начал рассказывать свою вымышленную историю, так живо описывая свои страдания и несчастия, что Пенелопа не могла удержаться от слез.

Выслушав до конца его рассказ, она продолжала дальше расспрашивать его:
- Теперь я хочу испытать, правду ли ты говорил мне о том, что принимал и угощал в своем доме моего супруга. Расскажи мне, как он был одет и какой вид имел?

- Трудной вещи требуешь ты, - ответил Одиссей, - ибо уже двадцать лет прошло с тех пор, как он был у меня. Но что помню, то расскажу я тебе: па нем была надета двойная мантия пурпурного цвета, поддерживаемая пряжкой, на которой искусный мастер изобразил пса, держащего в своих лапах дрожащую лань; из-под мантии виднелся белый, как снег, хитон. Сопровождал его глашатай по имени Эврибат.

Снова слезы полились из глаз царицы, ибо все признаки совпадали точь-в-точь. Одиссей начал утешать ее, и рассказал новую басню, в которой, однако, было кое-что истинное; он рассказал ей о прибытии Одиссея в землю феаков. Узнал он все это, по его словам, у царя Теспротов, где Одиссей был незадолго до его приезда туда и где он оставил на сохранение несметные богатства, добытые им.

Но этот рассказ не успокоил Пенелопу.
- Что-то говорит моему сердцу, - возразила она, - что никогда мой супруг не возвратится на родину.

Затем она приказала служанкам омыть страннику ноги и приготовить ему мягкое ложе, но Одиссей отказался от этого.

- Если бы у тебя была старая нянька, - прибавил он, - которая также много вытерпела в жизни, как и я, только она могла бы омыть мне ноги.

- Встань, моя верная Евриклея! - воскликнула Пенелопа, - и вымой ноги этому страннику, который так же стар, как и твой господин Одиссей.

Старая служанка сейчас же принялась исполнять приказание хозяйки и, пристально взглянув в лицо чужеземцу, сказала:
- Многие посещали нас, но никого еще не было, кто так походил бы по своему виду и по своим ногам на Одиссея.

- Это все говорили, кто видел нас вместе, - ответил Одиссей, стараясь казаться равнодушным.

Он сидел в это время у очага, а Евриклея наполняла ножную ванну теплой водой. Когда она принялась за работу, Одиссей осторожно повернулся в темноту, так как у него на правом колене был рубец от глубокой раны, которую ему однажды на охоте нанес кабан. Одиссей испугался, что старуха узнает его по этому рубцу, и поспешил повернуть от света свою ногу, но это было напрасно. Как только нянька коснулась своей ладонью этого места, она сейчас же узнала рубец, и от радости и испуга уронила ногу в ванну.

- Одиссей, сын мой! - воскликнула она, - это действительно ты, мои руки узнали тебя!.

Но Одиссей сейчас же зажал своей правой рукой ей рот и зашептал, нагнувшись к ней:
- Ты хочешь погубить меня? Ты говоришь правду, но только этого не должен знать пока ни один человек!

- Я буду молчать, - ответила Евриклея, подавляя свою радость, - мое сердце будет твердо, как скала или железо.

С этими словами она пошла снова налить поды, так как прежняя вся расплескалась. После того, как омовение было окончено, Одиссей подошел к Пенелопе и еще некоторое время оставался с ней.
- Сильно колеблется мое сердце, - говорила она ему, - оставаться ли мне с моим сыном или выбрать благороднейшего из женихов. Выслушай сон, который я видела прошлой ночью. Мне снилось, будто с гор спустился орел и передушил всех моих гусей. Я начала громко стонать во сне и продолжала грезить. Ко мне сбежались со всех сторон женщины, чтобы утешить меня, как вдруг орел опять возвратился и начал человеческим голосом говорит мне: "Утешься, Пенелопа! Не сон то, что ты видишь, а верное предзнаменование. Гуси - это женихи, я же сам, орел, ни кто иной как Одиссей, который вернулся и умертвил всех женихов". Так сказала птица и с этими словами улетела; а я пробудилась и сейчас же побежала к своим гусям, но они стояли совершенно спокойно!

- Это предзнаменование может иметь только одно значение, - ответил нищий, - твой Одиссей вернется и не оставит в живых ни одного жениха.

Но Пенелопа сказала со вздохом:
- Нельзя верить всяким снам. А завтра наступит ужасный день, который разлучит меня с домом Одиссея; ибо завтра я хочу назначить состязание. Мой супруг иногда ставил друг за другом двенадцать жердей с кольцами и пускал из своего лука стрелу так, что она пролетала сквозь все двенадцать колец. И вот, кто из женихов сумеет натянуть Одиссеев лук, который я все еще сохраняю, за тем я и пойду.

- Сделай так, королева, - сказал Одиссей, - ибо, поистине, прежде чем кто-либо из них сумеет сделать это, Одиссей вернется в свой дом.
Так сказал он, и царица, вздыхая, простилась с ним. Пенелопа отправилась в свою комнату, а Одиссей пошел к сени, где ему было приготовлено ложе.

СОСТЯЗАНИЕ В СТРЕЛЬБЕ
На другое утро женихи опять собрались во дворец. Были зарезаны и зажарены животные, слуги смешали вино, Мелантей разлил его по чашам, и пир начался.

Одиссея Телемак умышленно посадил около самого порога и поставил перед ним плохой стол. При этом он громко сказал, обращаясь к нему:
- Спокойно наслаждайся здесь пищей, старик, никому не посоветовал бы я оскорблять тебя.

Антиной обещал своим друзьям не задевать более чужеземца, так как он заметил, что тот находится под покровительством Зевса, и сначала все шло мирно. Но Афина Паллада продолжала подзадоривать женихов, и скоро поднялся один из них, Ктезипп, глупый и упрямый человек с острова Зама.

- Смотрите, друзья! - высокомерно сказал он, - я хочу сделать еще один подарок чужеземцу.

И с этими словами он схватил с блюда кость и сильной рукой швырнул ее в нищего. Но тот быстро пригнул голову, и кость, пролетев над ним, ударилась в стену. Тогда вскочил Телемак и гневно крикнул обидчику:

- Счастье твое, что ты не попал в чужеземца; случись это, торчало бы теперь в твоей груди вот это копье. И если кто-либо позволит себе оскорбить кого-нибудь в моем доме, то пусть он лучше сделает это со мной, чем с моими гостями.

Все удивились, услышав от него такую уверенную речь. Наконец, поднялся Агелай, сын Дамастра.

- Телемак прав! - сказал он. - Но он и его мать должны теперь окончательно сговориться друг с другом. Посоветуй же своей матери выбрать себе в мужья благороднейшего из нас, и тогда мы оставим тебя в покое!

Телемак возразил на это:
- Клянусь Зевсом, что я уже давно советую своей матери выбрать кого-нибудь из вас, но силой я никогда не выгоню ее из дома.

Как только Пенелопа из своей комнаты услышала эти слова, она сейчас же вскочила со своего места, взяла медный ключ и поспешила в отдаленную комнату, где хранились доспехи Одиссея.

Среди всех других вещей там лежал также его лук и колчан со стрелами, которые он получил в дар от одного лакедемонского гостя. Печаль проникла в ее сердце, когда она увидела все эти вещи, и бросившись на скамью, она залилась горькими слезами. Выплакав свое горе, она уложила в ящик лук и стрелы, и служанки понесли его следом за ней.

Так она вышла в залу к женихам и, сделав знак молчания, громко произнесла:
- Вот, друзья мои, пусть попытается всякий из вас, кто хочет получит мою руку! Здесь - лук моего супруга; кто лучше всех натянет его и пропустит стрелу сквозь все двенадцать колец, находящихся на этих жердях, тот пусть и будет моим супругом.

Затем она приказала свинопасу передать женихам лук и стрелы. Со слезами на глазах повиновался ей Эвмей. Не мог также удержаться от слез другой служитель Одиссея, пастух Филотай, только что пригнавший во дворец быков на убой. Эти слезы рассердили Антиноя.

- Глупые мужики, - начал ругаться он, - чего вы хнычете и только зря растравляете вашими глупыми слезами сердце царицы. Заткните ваши глотки, или убирайтесь вон отсюда! Мы же, друзья, давайте приступим к трудному состязанию, ибо не легко, думается мне, натянуть этот лук. Ведь среди нас нет ни одного человека, который был бы так же силен, как Одиссей.

Тогда встал Телемак и сказал, обращаясь к женихам:
- Ну, друзья, вы вступаете в состязание за женщину, равной которой нет во всей Греции. Да, впрочем, вы и сами знаете ее, и мне нет нужды хвалить свою мать. Итак, без замедления приступим к делу! Я тоже хочу принять участие в вашей борьбе и, если мне удастся превзойти вас, то никто не смеет увести мать из моего дома.

С этими словами он вышел из залы и начал укреплять в земле жерди, прочно вколачивая их и уминая землю ногами; и все с удивлением смотрели, как ловко и быстро делал он все это. Затем он, встав около порога, схватил лук и стал натягивать его; трижды пытался он, и трижды изменяла ему сила. Наконец, на четвертый раз, он уже почти натянул тетиву, но знак, данный ему в эту минуту отцом, остановил его.

- О, боги! - воскликнул он, - или я совсем слабосильный, или еще слишком молод и не смогу защитить себя от обидчика. Ну, пусть попытается теперь кто-нибудь другой посильнее меня.

Говоря так, он прислонил лук и стрелы к дверному косяку и, возвратившись к женихам, сел на свое место.

Тогда с торжеством поднялся Антиной:
- Ну, друзья, давайте теперь попытаемся мы; начинайте подходить по порядку слева направо!

Первым пошел Лейод, бывший у них жрецом и сидевший с самого края около большого чана, в котором мешали вино; подойдя к порогу, он схватил лук, но все попытки натянуть его оказались неудачными.

- Пусть сделает это кто-нибудь другой! - воскликнул он, бессильно опуская свои ослабевшие руки. - Я не могу, да и думаю, что и никто другой здесь не сумеет сделать этого!

И, прислонив лук к двери, он пошел на свое место. Но Антиной, рассерженный его речью, гневно воскликнул:
- Плохое слово вымолвил ты, Лейод; если ты, известный своей слабостью, не мог сделать этого, так это еще не значит, что и другие не смогут. Разожги огонь, Мелантей, и принеси нам сала из кладовой; мы нагреем лук и намаслим его, чтобы он легче сгибался!

Мелантей исполнил его приказ, но все оказалось напрасным; как ни старались женихи натянуть лук, он не поддавался их усилиям. Все уже перепробовали свои силы за исключением Антиноя и Эвримаха, которые были сильные всех остальных.

Как раз в это время случилось так, что свинопас и коровник вышли из дворца. Одиссей, заметив это, сейчас же последовал за ними и, догнал их на дворе, остановил их и сказал:
- Могу ли я положиться на вас, друзья мои? Скажите мне, по всей правде, что стали бы делать вы, если бы Одиссей каким-нибудь чудом сейчас явился сюда? Ему или женихам стали бы помогать вы?

- Клянусь Зевсом олимпийцем! - воскликнул коровник, - если бы исполнилось мое желание и господин мой возвратился сюда, то он скоро увидал бы, что может положиться на меня!

Эвмей также заявил, что день и ночь молит богов о возвращении Одиссея.

Тогда Одиссей, убедившись в их преданности и верности, воскликнул:
- Ну, так знайте же, друзья мои, что я - никто иной, как сам Одиссей! После несказанных страданий возвратился я, наконец, на родину, но и здесь несчастия продолжают преследовать меня. Из всех слуг только вы помните и чтите меня, только на вас могу я положиться в борьбе с врагами, расхищающими мое имущество. Я никогда не забуду этого, и счастливая, спокойная жизнь будет вам наградой, если вы поможете мне. А чтобы вы не сомневались в истинности моих слов, я покажу вам знак, по которому вы легко узнаете меня; видите, вот рубец от той раны, которую мне нанес на охоте кабан!

И с этими словами он поднял лохмотья и показал им свой рубец, который оба пастуха сейчас же узнали; со слезами начали они обнимать своего любимого господина, покрывая поцелуями его лицо и плечи. Но Одиссей скоро остановил их, приказав им не подавать вида, что они знают его.

Мы возвратимся сейчас в залу, - добавил он, - так как я хочу попытать свои силы и принять участие в состязании. Если же женихи не позволят мне этого, то ты, Эвмей, не обращая на них внимания, бери лук и принеси его мне, а затем отправься к женщинам и прикажи им плотно запереть дверь во внутренние комнаты. И пусть они мирно сидят там за своей работой, пока мы не позовем их. Ты же, мой верный Фило-тий, отправься к воротам и запри их, крепко обвязав веревкой замок!

Кончив говорить, Одиссей, вернулся в залу и скоро следом за ним пришли туда же и пастухи. Они вошли как раз в ту минуту, когда Эвримах вертел лук перед огнем, стараясь разогреть его. Но все его попытки натянуть тетиву окончились неудачно, и, наконец, он бросил лук и, тяжело вздохнув, произнес:
- Не столько обидно мне то, что я не получу руки Пенелопы, сколько то, что мы все такие бессильные в сравнении с Одиссеем.

Но Антиной возразил ему:
- Не говори так, Эвримах! Сегодня праздник в честь Аполлона, а в такой день не подобает натягивать лука; вот почему нас и постигла неудача. Отложим пока состязание; жерди могут постоять здесь, в зале, а завтра мы совершим возлияние покровителю стрельбы, Аполлону, и с успехом выполним наше дело.

Тогда встал Одиссей.
- Правильно твое слово, Антиной! - сказал ом, - отложите состязание до завтра, когда сильнейшему из вас, конечно, удастся одержать победу. Но не позволите ли вы мне попытаться натянуть этот лук? Хочу посмотреть я, осталось ли в моих мышцах хоть немного прежней силы.

- В уме ли ты, бродяга? - гневно воскликнул на эту просьбу Антиной. - Или, может быть, вино помрачило твой разум? Как могла тебе прийти в голову такая дерзкая мысль?

Здесь в спор вмешалась Пенелопа.
- Антиной, - сказала она тихим голосом, - неужели ты боишься, что странник захочет иметь меня своей женой, если ему удастся натянуть лук? Конечно, он и иметь не может такой надежды.

- Не того мы боимся, - ответил Эвримах, - нас пугают толки, которые пойдут среди греков, если этот нищий, взявшийся неизвестно откуда, сможет натянуть лук, с которым не могли справиться мы, женихи Пенелопы.

- Но ведь и этот чужеземец тоже потомок благородного рода. Дайте ему лук, пусть он испробует свои силы! Если он даже и сумеет пустить стрелу сквозь все двенадцать колец, то он ничего не получит от меня, кроме мантии и хитона.
Здесь в спор вмешался Телемак и посоветовал матери возвратиться к своей работе в свою комнату.

- Только я один могу распоряжаться этим луком, и не подобает женщине вмешиваться в такие дела, - добавил он.

Пенелопа повиновалась словам сына и ушла наверх в свою комнату. Тем временем свинопас взял было лук и понес его к Одиссею, но женихи грозными криками и бранью остановили его. Испуганный, он хотел уже возвратиться назад, и только приказание Телемака заставило его передать лук нищему. Затем он отправился наверх и приказал ключнице запереть все внутренние двери, ведущие в залу, а коровник тем временем вышел из дворца на двор и запер внешние ворота.
Одиссей, схватив лук, заботливо оглядел его со всех сторон. Убедившись в его целости, он натянул его так легко, как певец натягивает струны своей лиры; затем правой рукой он дернул за тетиву, и она издала ясный звук, напоминающий щебетанье ласточек. Женихи, видя это, побледнели от злости, и смутная тревога проникла в их сердца. И как раз в эту минуту с неба раздался удар грома, которым Зевс хотел ободрить Одиссея. Тогда Одиссей, быстро прицелившись, натянул лук и спустил стрелу; со звоном пронеслась она в воздухе и пролетела сквозь все двенадцать колец, не задев ни одного из них.

- Ну, Телемак, - торжествующе воскликнул герой, - твой гость не опозорил тебя! Однако настало время устроить вечерний пир ахеянам; ни на одном пиру не раздавалось еще такого пения и такого звона струн, какой услышим мы сейчас!

С этими словами он сделал незаметный знак Телемаку, и тот, схватив свой меч и копье, подошел к отцу и стал рядом с его стулом.

МЕСТЬ ЖЕНИХАМ
Тогда Одиссей быстрым движением сбросил с своих плеч лохмотья и, схватив лук и колчан, одним прыжком очутился на высоком пороге. Здесь он высыпал стрелы из колчана к своим ногам и, обратившись к женихам, удивленно глядевшим на него, громко воскликнул:
- Ну, друзья мои, теперь первое состязание кончилось, и время начать другое. Я хочу избрать себе теперь такую цель, какой еще никто не выбирал, и, тем не менее, думаю, что не промахнусь в пес!

С этими словами он поднял лук и нацелился прямо в Антиноя. Тот беззаботно сидел на своем месте, и, как раз в ту минуту, когда, он подносил к своим губам золотой кубок, полный вина, в его горло вонзилась стрела с такой силой, что конец ее проник в затылок.

Женихи, увидев случившееся, в смятении вскочили со своих мест и бросились за оружием, но на стенах не оказалось ни одного копья, ни одного щита. Тогда, думая, что Одиссей случайно попал в их товарища, они с руганью набросились на него:
- Что ты стреляешь в людей, проклятый чужеземец? Ты умертвил самого благородного из нас! Скоро теперь коршуны будут клевать твое тело!

Но Одиссей громовым голосом крикнул им:
- А, собаки! Вы думали, что я никогда больше не вернусь из-под Трои и грабили тут мое добро, оскорбляли мою жену, нарушая божеские и человеческие законы! Но теперь наступил час возмездия - я, сам Одиссей, стою перед вами!

Женихи побледнели от страха, услышав эти слова, и холодный ужас сковал их члены. Первым оправился Эвримах.

- Если ты действительно Одиссей, - сказал он, - то ты имеешь полное право бранить нас. Но тот, кто всех виновнее из нас, уже лежит мертвым, пораженный твоей стрелой. Мы менее виновны, чем он, и нас ты можешь пощадить. Каждый из нас возвратит тебе по двадцать быков в вознаграждение за то, что мы съели у тебя, и сколько хочешь золота и серебра! - Нет, Эвримах! - мрачно ответил Одиссей.- Я не успокоюсь, пока вы все смертью не ответите мне за обиду, нанесенную мне и моей супруге. Делайте все, что хотите, боритесь со мной или ищите спасение в бегстве, но ни один из вас не уйдет от меня!

Задрожали колени у женихов при этих словах, Эвримах же обратился к ним с ободряющими словами:
- Никто не сможет теперь удержать гневной руки этого человека; поэтому лучше вынем наши мечи и, защищаясь столами от его гибельных стрел, ринемся все сразу на него и, оттеснив его от двери, бросимся в город сзывать наших друзей!

И действительно, выхватив меч, он с криком устремился вперед, но стрела Одиссея пронзила ему печень, и он вместе со столом грохнулся на землю, где после нескольких бессильных движений испустил дух.

Вслед за ним на Одиссея бросился Амфином, чтобы мечом проложить себе дорогу, но копье Телемака вонзилось ему между плеч, и он со стоном упал на пол. Телемак, бросив копье, оставил его торчать в ране, чтобы не подвергнуться нападению сзади, и прыгнул к порогу, где стоял отец. Отсюда он поспешил в комнату, в которой хранилось оружие, и вытащил оттуда четыре щита, восемь копий и четыре шлема; затем он вооружился сам и, вооружив бывших с ним пастухов, поспешил к Одиссею, неся ему щит, шлем и два копья.

Одиссей тем временем, стоя на пороге, продолжал посылать свои гибельные стрелы, без промаха поражая каждый раз по одному из женихов. Когда же все стрелы вышли, он надел принесенное Телемаком оружие и взял в руки два тяжелых копья. В зале была еще одна боковая дверь, которая вела в коридор, выходивший на улицу; отверстие этой двери было настолько узко, что в нее сразу мог войти только один человек. Одиссей поручил охранять эту дверь Эвмею, но теперь тот отошел от нее, и проход стал свободен.

Один из женихов, Агелай, заметил это и предложил товарищам попытаться ускользнуть. Они изъявили было свое согласие, но бывший заодно с ними Мелантей отговорил их от этого плана.

- Дверь слишком узка, - сказал он, - и может пропустить только одного человека, который и загородит дорогу всем остальным. Лучше дайте мне пройти туда, я сумею достать и принести вам оружие.

И с этими словами он исчез в проходе и через несколько минут действительно возвратился, неся с собой оружие. Несколько раз ходил он и возвращался назад, и скоро в руках женихов оказалось уже двенадцать щитов и столько же шлемов и копий.

Одиссей, увидев внезапно оружие в руках врагов, испугался и воскликнул, обращаясь к сыну:
- Верно, какая-нибудь служанка выдала нас, либо кто-нибудь из наших слуг.

- Нет, отец, я сам виноват в этом, - возразил Телемак, - когда я брал в последний раз оружие, я не запер дверь кладовой, а только притворил ее.

Тогда Эвмей сейчас же бросился, по приказанию Одиссея, в кладовую, чтобы запереть ее. Но, увидев там Мелантея, забиравшего оружие, он вернулся назад, чтобы спросить своего господина, что ему сделать с ним.

- Возьми с собой Филотия, - сказал тот, - и вместе изловите его и, связав ему руки и ноги, подвесьте на крепкой веревке к средней балке. Пусть мучается там! А сами заприте дверь и возвращайтесь скорее назад!
Пастухи молча повиновались. Они подстерегли Мелантея на пороге кладовой, когда он выходил оттуда, нагруженный оружием, схватили его, связали ему руки и ноги, и, привязав крепкую веревку за одну из балок крыши, подвесили его, обвязав другой конец веревки вокруг его тела. Затем заперли дверь и поспешно возвратились в залу на свои места.

Теперь они все четверо стояли рядом плечо к плечу и по знаку, данному Одиссеем, одновременно метнули в толпу женихов копья. Удары были направлены верно, и в ту же минуту четыре жениха лежали на земле и бились в предсмертных судорогах. Оставшиеся в живых в страхе забились в самый дальний угол залы, но в следующую минуту оправились и, вытащив из трупов засевшие в них копья, дрожащими и неверными руками бросили их в своих ужасных противников. Большая часть копий пролетела мимо, только копье Амфимедопа ранило слегка Телемака в руку, да еще копье Ктезиппа пробило щит Эвмея и вонзилось ему в плечо. И тот, и другой сейчас же поплатились за это, пав мертвыми под меткими ударами копий. Свинопас, направив свое копье в Ктезиппа, крикнул ему при этом:

- Вот тебе, негодяй, подарок за ту кость, которую кинул ты в моего господина!

Тем временем на помощь своему любимцу спустилась Афина Паллада. Спустив с потолка свою вселяющую ужас эгиду, она привела женихов в такой страх, что они начали бесцельно метаться до зале, подобно тому, как мечутся по лугу коровы, когда на них со всех сторон налетят слепни. Одиссей же и его помощники и начали гоняться за женихами, всюду неся с собой смерть и обливая потоками крови пол зала.

Один из женихов, Леодей, бросился к ногам Одиссея и, обнимая его колени, стал умолять о пощаде.

- Сжалься надо мной! - молил он. - Никогда не творил я бесчинств в твоем доме. Я был только жертвогадателем у женихов и не раз старался отговорить их от постыдных поступков.

- Если ты был их жертвогадателем, то, верно, ты часто молился за них! - мрачно взглянув на пего, сказал Одиссей и, схватив меч Агелая, валявшийся на земле, одним ударом отсек гадателю голову.

Недалеко от боковых дверей стоял певец Фемий. Увидав приближающегося к нему Одиссея, он уронил свою арфу на землю и бросился перед ним на колени.

- Пощади меня, - воскликнул он, - ты сам раскаешься потом, если убьешь певца, ибо он радует своими песнями и людей, и богов. Твой сын подтвердит тебе, что я ничего дурного не делал в твоем доме.

Одиссей, не обращая внимание на его мольбу, уже поднял меч, но в эту минуту подбежал Телемак и, удержав мстительную руку отца, стал просить его.

- Остановись, отец: не убивай его; он невиновен. Пощади также и глашатая Медона; он ухаживал за мной, когда я был еще ребенком, и всегда хотел добра нашему дому.

Медон к это время сидел под столом, дрожа от страха, закутанный в свежую шкуру коровы; услышав просьбу Телсмака, он выполз из своего убежища и умоляюще припал к ногам своего покровителя. Улыбка промелькнула на мрачном лице Одиссея, и он сказал:
- Успокойтесь вы оба, просьба Телемака спасла вас. Идите и возвестите людям, насколько лучше жить праведно, чем поступать бесчестно!

Оба спасенные, еще дрожа от страха, оставили зал и поспешили в город. Одиссей же оглянулся вокруг и увидал, что в живых не осталось ни одного жениха. Все они лежали неподвижно, как рыбы, которых рыбак вытряхнул из своей сети. Тогда Одиссей приказал Телемаку позвать ключницу; та сейчас же явилась и нашла своего господина стоящим посреди трупов с глазами, блестящими, как у льва.

- Радуйся, матушка! - сказал, увидя ее, Одиссей. - Но воздержись от радостных криков, ибо не подобает смертному громко ликовать над трупами!

Затем он приказал ей отобрать неверных служанок и прислать их к нему в залу и, обратясь к сыну и пастухам, добавил:
- Вынесите вместе с рабынями все эти трупы. Затем вымойте ложа и столы и очистите всю залу от крови. А когда кончите псе это, то отведите рабынь, запятнавших себя и наш дом, па двор и там умертвите их.

С жалобным плачем спустились рабыни и сбились все в кучу, но Одиссей быстро принудил их приняться за работу. Когда зал был очищен от крови, Телемак и пастухи отвели несчастных па двор и там, заперев в проходе между кухней и стеной, безжалостно умертвили. Здесь лее погиб ужасной смертью и Мелантей, которого пастухи вытащили из кладовой, и, разрубив на куски, бросили на съедение псам.

Теперь дело мести было закопчено, и Телемак с пастухами возвратился в залу к Одиссею. Тот, узнав, что все кончено, приказал Евриклее принести огня и благовонной серы и окурить вес зал, дом и дверь. Однако Евриклея на этот раз не сразу послушалась его; вместо того, чтобы исполнить его поручение, она принесла и подала герою мантию и хитон.

- Вот тебе платье, - указала она, - ибо не подобает тебе в своем доме ходить в таких лохмотьях.

ОДИССЕЙ, ПЕНЕЛОПА И ЛАЭРТ
Но Одиссей отложил поданное платье в сторону и еще раз настоятельно приказал старухе исполнить его поручение. На этот раз она повиновалась ему и, позвав остальных служанок, принялась окуривать дом благовонной серой. Служанки, спустившись сверху, бросились всей толпой к Одиссею и, плача, стали покрывать поцелуями его руки и платье. На глазах Одиссея показались слезы, а в сердце его шевелилась радость при виде этих рабынь, оставшихся верными ему.

Когда весь дом был окурен, Евриклея поднялась наверх, чтобы возвестить своей госпоже радостную весть о возвращении ее супруга. Пенелопа спала в эту минуту мирным сном, и она, подойдя к ее ложу, стала тихо будить ее:
- Проснись, милая дочь моя! Прибыл твой супруг, Одиссей, и ждет тебя там, внизу. Он победил всех твоих дерзких женихов, так оскорблявших тебя и твоего сына и расхищавших его добро.

Пенелопа открыла глаза и с упреком сказала ей:
- Верно, боги лишили тебя разума, что ты пришла сюда смеяться надо мной. Зачем прогнала ты мой тихий сон? Я так крепко и мирно спала сейчас, как не спала ни разу с тех пор, как мой супруг покинул меня.

- Не гневайся понапрасну, дочь моя, - возразила Евриклея, - твой супруг возвратился; он скрывался до сих пор под личиной того нищего, над которым так смеялись все женихи там, в зале; твой сын уже давно узнал его, но держал это в тайне, чтобы тем лучше свершить месть над женихами.

Услыхав это, Пенелопа вскочила с ложа и, заливаясь слезами, сказала няньке:
- Но если Одиссей действительно вернулся и ждет меня в зале, то как мог он одолеть женихов один - такую толпу?

- Я сама не видала и не слыхала этого, - ответила Евриклея, - ибо мы, женщины, сидели наверху, крепко запершись и дрожа от страха. А когда твой сын позвал меня, то я нашла уже всех женихов без движения лежащими на земле; твой же супруг, как лев, гордо стоял среди их трупов.

- Нет веры у меня к твоим словам, по давай, спустимся вниз, я сама увижу, что случилось там, - сказала Пенелопа и, дрожа от надежды и страха, перешагнула порог своей комнаты и направилась к зале. Войдя туда, она молча остановилась перед Одиссеем: сомнение и недоверие овладели ею; то ей начинало казаться, что она узнает любимые черты, то они опять становились для нее чуждыми, и вид лохмотьев покрывавших Одиссея, отпугивал ее.

Наконец, к матери подошел Телемак и, наполовину сердясь, наполовину смеясь, сказал ей:
- Как можешь ты оставаться такой бесчувственной? Подойди к отцу, испытай его, расспроси! Какая другая женщина могла бы так недоверчиво встретить супруга?

- Ах, милый сын! - ответила Пенелопа. - Удивление сковало мой язык, и ни один вопрос не приходит мне на ум! Но если это действительно мой возлюбленный супруг вернулся в свой дом, то я узнаю его, ибо у него есть для меня тайные знаки.

Тогда Одиссей повернулся к сыну и со смехом сказал ему:
- Оставь мать, она сама узнает меня! Сейчас она не может почтить и признать меня, ибо эти грязные лохмотья покрывают мое тело. Но я сумею убедить ее. Теперь же нам нужно подумать о другом. Ведь мы убили самых благородных юношей в Итаке. Как нам быть теперь?

- Об этом тебе лучше судить, отец! - ответил Телемак. - Ведь недаром ты слывешь среди людей самым лучшим советником в мире.

- Вот что кажется мне самым лучшим теперь, мой сын! Вы все омойтесь сейчас и оденьте самые лучшие платья; пусть служанки также приоденутся, певец же пусть возьмет в руки арфу и огласит залу радостными звуками песни. Таким образом, всякий, проходящий мимо дворца, будет думать, что здесь еще продолжается пир, и слух об убийстве женихов проникнет в город еще не скоро, так что мы успеем подготовиться.

Приказание его было немедленно исполнено, и скоро зал огласился веселыми звуками арфы и пения. Проходившие мимо дворца останавливались и, слыша веселый шум, говорили друг другу:
- Ну, теперь нет сомнения, что Пенелопа выбрала себе жениха, и там идет праздничный пир.

Тем временем Одиссей смыл с себя всю грязь и кровь, приставшую к нему, и натер свое тело маслом. Афина опять возвратила ему прежний вид, и когда он возвратился в залу, то видом своим был подобен бессмертным. Войдя в залу, он сел па свой троп рядом с Пенелопой.

- Ну, странная женщина, - сказал он, - поистине, боги дали тебе, должно быть, совсем бесчувственное сердце; никакая другая женщина не могла бы так холодно встретить своего супруга, вернувшегося домой после двадцати лет скитаний.

- Удивительный человек, - ответила ему Пенелопа, - пойми, что не гордость и не презрение удерживают меня. Но, однако, пусть будет так. Постели ему кровать, Евриклея, но не в спальне, а в другой комнате.

Этими словами Пенелопа хотела испытать своего супруга. Одиссей с досадой ответил ей:
- Печальное слово сказала ты, женщина. Ведь моего ложа не мог вымести ни один смертный, хотя бы он напряг все свои силы, ибо тайна заключалась в устройстве его. Ведь основанием ложа служил корень маслины, вокруг которого была построена комната. Неужели же, срубили тот корень?

Заплакала от радости царица, когда она узнала по этим словам своего супруга. Плача, поднялась она со своего места, и, бросившись к Одиссею, начала покрывать поцелуями его руки и лицо.

- Не гневайся, Одиссей, - сквозь слезы говорила она, - что я не сразу приласкалась к тебе и не с почетом встретила тебя! Боги не были милостивы к нам, и мое сердце все время боялось, что это не ты, а какой-нибудь хитрый чужеземец, который хочет обмануть меня. Но теперь, когда ты рассказал мне то, чего не знает ни один смертный, я успокоилась!

Кровью обливалось сердце героя, когда он слушал ее речи, и, горько плача, он прижал к груди свою верную жену. Всю ночь провели супруги вместе, рассказывая друг другу о несчастиях, которые они пережили в разлуке.

На следующие утро Одиссей с восходом солнца уже был на ногах и собирался в путь.

- Милая жена! - сказал он, обращаясь к Пенелопе, - много бед и несчастий пришлось нам перенести с тобой, и немало их ожидает нас еще в будущем. Но теперь, когда мы опять вместе, нужно позаботиться обо всем, что нам осталось. Я сам пойду сейчас в поле, где, тоскуя, ждет меня мой престарелый отец. Ты же тем временем оставайся наверху в своей комнате, стараясь, чтобы никто не видел тебя.

С этими словами он опоясался мечом, надел блестящую броню и отправился будить сына и обоих пастухов, остававшихся во дворце. Те сейчас же вскочили, и уже скоро все четверо, вооруженные, шли по улицам города навстречу поднимавшейся утренней заре. Афина Паллада окутала их густым туманом, так что они были невидимы для всех встречавшихся им.

Спустя немного времени, они уже подходили к полю старого Лаэрта; посреди двора стоял его дом, со всех сторон окруженный различными хозяйственными постройками; около него лежали и спали слуги, которые обрабатывали поле.

Когда они уже стояли около дома, Одиссей сказал своим спутникам:
- Вы ступайте в дом и зарежьте нам к обеду лучшую откормленную свинью. Я же отправлюсь в поле искать Лаэрта, который, наверно, где-нибудь там за работой. Я хочу испытать, узнает он меня или нет, а потом мы с ним вернемся и вместе насладимся обедом.

И с этими словами Одиссей передал своим спутникам копье и меч и отправился в сад разыскивать отца. Он скоро нашел его, как раз в ту минуту, когда тот, сидя на земле, заботливо обкапывал какое-то деревцо. Старец был одет очень бедно и неопрятно: па теле его был грубый заплатанный хитон, па ногах же были надеты худые сандалии из бычьей кожи; весь вид старца показывал, что тяжелая печаль неотступно грызет его сердце.

Горько стало герою, когда он увидел отца в таком жалком виде, и, прислонившись к дереву, он заплакал. Первой его мыслью было броситься к отцу, обнять его и сказать, что это он - его любимый сын, вернувшийся, наконец, в страну отцов. Но потом он испугался, что слишком неожиданная радость может оказаться вредной для старца и решил сначала подготовить его.

Поэтому он, подойдя к нему, спросил:
- Ты, видимо, хорошо понимаешь свое дело, старик, по по твоему виду мне сдается, что ты пс привык к такому грязному и плохому платью. Скажи же мне, кто твой господин и для кого возделываешь ты этот сад? И действительно ли эта страна - Итака, как сказал мне какой-то прохожий, встретившийся па пути? Это был какой-то недружелюбный человек, и он ничего не ответил мне, когда я спросил, жив ли еще тот человек, навестить которого я явился сюда. В своем отечестве я раз принимал мужа, который сказал мне, что он из Итаки и что он сын царя Лаэрта.

Так сочинял без запинки изобретательный Одиссей. Его отец при звуке своего имени сразу поднял от земли голову и, обливаясь слезами, воскликнул:
- Конечно, ты находишься сейчас в той стране, которую ищешь, по того человека, о котором ты спрашиваешь, нет здесь. Но скажи мне, как давно это было, что твой несчастный гость, а мой сын, посетил тебя?

- Пять лет тому назад твой сын покинул мой дом, - ответил Одиссей, - Он уезжал с радостным сердцем, и мы сговорились еще раз побывать друг у друга в гостях и почтить друг друга подарками.

Сердце перевернулось в груди Лаэрта при этих словах, и все его дряхлое тело начало сотрясаться от рыданий. Тут Одиссей не мог больше вытерпеть: он схватил своего отца в объятия и, покрывая горячими поцелуями, начал успокаивать сто.

- Это я, отец! Я сам, твой сын, о котором ты спрашивал меня. На двадцатом году, наконец, возвратился я на свою родину! Осуши же свои слезы и радуйся!

Но Лаэрт с удивлением взглянул на него и ответил:
- Если ты действительно мой сын, вернувшийся, наконец, на родину, то покажи какой-нибудь знак, чтобы я мог узнать тебя.

- Прежде всего, - ответил Одиссей, - вот рубец от той раны, которую когда-то нанес мне на охоте кабан. Потом я могу показать тебе те деревья, что ты подарил мне: помнишь, тринадцать грушевых деревьев, десять яблонь и сорок маленьких фиговых деревьев?

Теперь старец не мог более сомневаться и, обессилев от внезапной радости, бросился па грудь к сыну, который поддержал его своими могучими руками. Но он скоро пришел в себя, и они тихо направились к дому, мирно и радостно беседуя друг с другом. Они уже сидели за столом и вкушали вкусную пищу, когда домой вернулся с поля слуга Долион вместе со своими сыновьями. Узнав радостную весть, он сейчас же поспешил к Одиссею и, покрывая его руки поцелуями, вскричал:
-Да будет над тобой благословение богов, возвративших тебя, наконец, нам! Но знает ли о твоем возвращении твоя супруга, или нужно послать сказать ей?

- Она все знает, - ответил Одиссей, - и тебе нет нужды утруждать себя.

Тогда Долион с сыновьями подсел к столу, и они продолжали радостный пир.

ПОБЕДА ОДИССЕЯ
Тем временем по улицам Итаки быстро проносилась молва, распространяя ужасную весть об избиении женихов. С жалобными криками и с угрозами бросились родственники убитых ко дворцу Одиссея - и, вытащив оттуда трупы, предали их погребению. Затем все они устремились на площадь, где уже, шумя, собиралось народное собрание. Когда вся площадь наполнилась пародом, вперед выступил отец Антиноя, Эйлет. Пораженный скорбью и пылая жаждой мщения, он обратился с речью к народу.

- На всех пас и па всех наших потомков падет позор, если мы не отомстим злому убийце наших сыновей и братьев! Так не дадим же ему ускользнуть от нас и поразим его вместе с сыном!

В эту минуту на площадь явились из дворца глашатай Медон и певец Фемий; народ с удивлением расспрашивал их, как они избегнул и общей участи, и Медон громко сказал, обратившись к гражданам:
- Выслушайте меня, мужи Итаки! Не без помощи богов выполнил Одиссей свое кровавое дело. Я сам видел какого-то бога, который в образе Ментора стоял рядом с ним и то помогал ему, то наводил ужас на женихов. Смерть женихов - дело богов, и напрасно мы стали бы мстить за нее!

Ужас охватил собравшихся, когда они услыхали речь глашатая; как только первое впечатление прошло, среди народа поднялись споры. В конце концов, одна половина собрания быстро поднялась со своих мест и бросилась по домам за оружием. Скоро они опять собрались, вооруженные, и под начальством Эйлета направились к дому Лаэрта навстречу Одиссею.

Афина Паллада, увидав эту толпу, сейчас же поднялась на Олимп к своему отцу Зевсу, чтобы спросить его, что будет дальше.

- Поступай и дальше, как угодно твоему сердцу, - ответил ей Зевс, - мой же совет таков: пусть теперь, когда Одиссей наказал женихов, будет с обеих сторон дана клятва примирения, и пусть он останется царем. И взаимная любовь и счастье водворятся в Итаке!

Решение Зевса было мило сердцу Афины, и она, покинув Олимп, опять спустилась на остров.

Тем временем Одиссей и его спутники окончили обед, и Одиссей сказал задумчиво своим друзьям:
- Наши враги в городе уже, наверно, узнали все, и не лишне было бы кому-нибудь из нас взглянуть на улицу.

Сейчас же один на сыновей Долиона встал и вышел из дома, но через минуту, испуганный, вбежал назад, громко крича:
- Они идут, Одиссей! Они идут! Скорее вооружайтесь!

Тотчас же все бывшие там бросились к оружию и даже седовласые Долион и Лаэрт взяли оружие в свои слабеющие руки. Одиссей стал впереди этого маленького отряда, и все они поспешно вышли из дома навстречу врагу.

Дорогой Одиссей обратился к своему сыну с ободряющими словами.

- Ну, Телемак, - сказал он, - наступает для тебя время оправдать те надежды, которые я возлагаю да тебя. Покажи себя в битве, в которой будут сражаться храбрейшие мужи, и не посрами своего рода, который всегда, превосходил всех других смертных своей храбростью.

- Как можешь ты еще сомневаться в моей храбрости? - воскликнул Телемак. - Ты увидишь, что я сумею не посрамить своего рода!

Между тем, Афина Паллада, в образе Ментора, приблизилась к Лаэрту и на ухо шепнула ему:
- Благородный сын Аркезия, принеси мольбы вседержителю Зевсу и его дочери и смело бросай наудачу копье!

Лаэрт послушался ее совета и, не прицеливаясь, метнул свое копье в толпу врагов; быстро полетело оно вперед и, пронзив шлем Эйлета, раскололо ему череп, так что он, мертвый, упал на землю. Одиссей же с товарищами, как буря, устремился на врагов, поражая их смертоносными ударами своего меча. Ни один из них не ушел бы невредимым с поля битвы, если бы в дело не вмешалась Афина Паллада.

- Остановитесь, мужи итакийские! - воскликнула она громовым голосом. - Не лейте понапрасну крови и прекратите вашу вражду!

Ужас охватил всех мужей при этом голосе и, устрашенные, они побросали свое оружие и обратились в самое беспорядочное бегство. Одиссей хотел броситься в погоню за ними; но молния Зевса, ударившая перед ним в землю, остановила его.

- Удержи свой меч, благородный сын Лаэрта! - сказала Афина, появляясь перед ним. - Иначе гнев всемогущего громовержца обрушится на тебя!

Покорно повиновались богине Одиссей и его товарищи и вместе с ней вернулись в город. Когда они подошли к городской площади, она была уже полна народом, созванным со всех сторон глашатаями.
И тут исполнилось обещание Зевса, и гнев исчез из сердец всех граждан. Сама Афина, в образе Ментора, вновь укрепила союз между Одиссеем и народом, и старейшины клятвенно признали героя своим царем и защитником. Ликующие толпы проводили его до самого дворца, где Пенелопа вместе со своими служанками увенчала и празднично украсила его.

Долгие годы наслаждались безмятежным счастьем вновь соединившиеся супруги. И только позднее произошло с Одиссеем то, что ему предсказал в подземном мире старец Тиресий. А после этого его посетила тихая смерть уже в глубоком старческом возрасте.