Видение Фенрира

Эбби Хеласдоттир

Открывается дверь в горе, словно рама картины,
У подножья ее — пышный зеленый лес,
Вдоль окраины леса течет голубая река,
Высоко в небесах сияет яркое солнце.
Внезапно все изменилось.
Река покраснела от крови,
Кровавый прилив несет на меня расчлененные трупы,
Высоко в небесах вознеслась гигантская морда Волка,
Он разевает пасть и пожирает солнце.
Небо темнеет в сумерках, падших на мир.
Остается лишь черное небо
И за ним, далеко-далеко,
Горизонт — серебряной лентой.

Мистерия Фенриса и Тюра
Кевин Филан

В Йотунхейме детям рассказывают, что «Старуха из Железного Леса родила троих детей: дочку-Смерть, сына-Разрушителя и дитя, которое обвило своим телом весь мир». Здесь мы поведаем о сыне, и о том, как его сковали в пещере Нифльхейма, и о том, какую цену пришлось за это заплатить.

Сразу скажем, что о Тюре нам известно совсем немного. Большинство легенд и сказаний о нем давно забыто — сохранилось лишь нескольких разрозненных упоминаний в источниках, миф о сковывании Фенриса и руна Тюр. Однако мы знаем, что когда-то он был важнейшим из всех божеств. Язычники назвали в его честь один из дней недели, а Тацит сообщает, что его высоко чтили готы и многие другие германские племена. Римляне отождествили Тюра со своим богом-воителем Марсом, из чего можно сделать вывод, что он и впрямь был очень могущественным и широко известным божеством. По словам Тацита, иногда ему приносили человеческие жертвы. Но некоторые племена выше чтили другого бога, которого римляне приравняли к своему Меркурию, — странствующего чародея и мастера рун, которого мы знаем как Одина.

Некоторые лингвисты считают, что имена «Тиу» и «Тюр» происходят от того же корня, что и санскритское «дайюс» или латинское «deus», и означают попросту «верховный бог». Они предполагают, что Тюр был предводителем асов до того, как это место занял Один. Другие отмечают, что Тюр тесно ассоциировался с тингом — собранием, на котором свободные люди обсуждали законы и избирали вождей. Если он действительно был владыкой тинга, то вполне резонно предположить, что когда-то он возглавлял и собрание асов как бог закона и порядка.

Тюр славился своей честностью. Древнеанглийская руническая поэма отождествляет его с Полярной звездой: «Честь — это звезда, верность которой хранят те, кто возвышен. Она всегда ведет верным путем через самое темное время. Так и благородный человек никогда не обманет». Итак, это не только история о том, как был скован Фенрис; это еще и повесть о том, как верховная власть перешла от Тюра к Одину.

Бросив Йормунганда в море и отослав Хелу в Хельхейм, асы привели Фенрира в Асгард, чтобы там воспитать его в послушании и верности. Они помнили, что сказали Норны. Они знали, что Фенрира нельзя оставить на свободе — иначе он в конце концов поглотит весь мир. Но боги, как и люди, иногда пытаются избежать своей судьбы. Они знали, что из гордого волчонка когда-нибудь вырастет могучий зверь, и надеялись, что им удастся приручить Фенрира и сделать его своим стражем. И Тюр взял юного Фенрира на воспитание. Из всех асов лишь он один понимал, как покорить дикого зверя. В его жилах текла кровь Йотунхейма: он был сыном инеистого великана Хюмира. Он лучше всех понимал, как держать в узде свои страсти, и делал все возможное, чтобы научить этому и Фенрира.

Если у вас когда-нибудь была собака, вы знаете, какая эмоциональная связь возникает между псом и его хозяином. Тюр славился своей честностью и бесстрашием; он любил свое племя и отважно защищал его от врагов. Разве мог он не полюбить Фенрира? Ведь все эти достоинства присущи и волкам, стайным хищникам; а Фенрир был самым сильным из волков, квинтэссенцией самой волчьей природы. Некоторые говорят, что Тюр попросту был единственным из асов, кому хватало храбрости кормить этого могучего волка. Но мне кажется, что Тюр любил Фенрира, потому что хорошо понимал его, — и тот отвечал взаимностью.

Однако Фенрир продолжал расти, и вскоре асы поняли, что сбросить пророчества со счетов не удастся. Они попытались связать его, но Фенрир легко разрывал любые цепи. Наконец, боги послали Скирнира (того самого, который добыл Герд в жены Фрейру) к мастерам-карлам. Поначалу они хотели отправить своего обычного посредника, но Локи на сей раз отказался помогать асам. Он не хуже других (и даже лучше многих) понимал, что сковать Фенрира необходимо, но это не значило, что он готов участвовать в сговоре против собственного сына.

Карлы исполнили просьбу Скирнира. Они выковали цепь из шума кошачьих шагов, бород женщин, корней гор, сухожилий медведя, дыхания рыб и птичьей слюны. И дали этой цепи имя «Глейпнир» — «Обманщик».

Асы предложили Фенриру испытать свою силу и разорвать Глейпнир, но Фенрир был не дурак: он понял, что цепь волшебная, и согласился лишь на том условии, что кто-нибудь из асов вложит ему в пасть правую руку — как залог того, что его освободят, если порвать цепь не удастся. В германской культуре правой рукой делали особый жест, когда приносили клятвы, и сами по себе клятвы воспринимались очень серьезно. Трудно было оскорбить человека сильнее, чем назвав его клятвопреступником; и немного было преступлений столь же презренных, как нарушение клятвы. Так что асов остановил не страх перед Фенриром, а страх бесчестья. Все стояли молча; никто не смел принять брошенный вызов. Но, наконец, сам Тюр, предводитель тинга асов, — тот, кто любил Фенрира больше всех, и тот, чье слово имело силу клятвы, — выступил вперед и вложил руку в пасть волка. Он не был бесчестным, нет; напротив, во всех Девяти мирах не сыскалось бы никого, кто превзошел бы его честью. Но он был вождем и предводителем богов и людей и поклялся защищать их миры во что бы то ни стало. Фенрир любил Тюра и доверял ему; и когда Тюр принял его вызов, он без сопротивления дал надеть себе на шею «Обманщика». Так был скован Фенрир; и так Тюр пожертвовал своей рукой — и своим словом, и своей честью, — дабы исполнить то, чего требовал долг. Снорри Стурлусон пишет, что все боги смеялись, глядя как Фенрир сражается с оковами, и только Тюр не смеялся. Ему бы стоило добавить, что Тюр плакал — плакал о друге, которого он любил, и о великом бремени, которое легло на них обоих.

Власть такого рода, которую олицетворяет Тюр, лучше всего годится для маленького племени. Когда все знают, что могут абсолютно доверять слову своего вождя и что он никогда им не солжет, то племя может действовать как единое целое, как сильная и эффективная община. Но в более крупном клане иногда возникает необходимость в «бесчестных» поступках. Перед лицом опасности для всего народа правителю иногда приходится прибегать к макиавеллиевским манипуляциям и коварной двойной игре. Тюр не мог этого не понимать. Он был прямым и честным божеством, чуждым всякой хитрости. Он не был коварным стратегом, как Один. И Один тоже это понимал и знал, что богам нужен предводитель, способный не только на честность, но и на хитрость. Одни говорят, что Один сделал то, в чем действительно нуждались боги и люди. Другие — что он завидовал Тюру и специально подстроил все это, чтобы его свергнуть. Возможно, и те, и другие правы; возможно, и те, и другие ошибаются. А сами боги — что Одноглазый, что Однорукий — ответа нам не дают.

Так или иначе, Один подарил Тюру Фенрира со словами, что только ему одному хватит сил заботиться об этом гигантском звере. И Тюр, давно восхищавшийся огромными волками — спутниками Одина, с радостью принял дар. Он знал, что Один не лжет: действительно, ни в Асгарде, ни в Ванахейме не нашлось бы больше никого, кто смог бы стать «альфой» для Фенрира. И Тюр стал кормить и воспитывать волчонка и привязался к нему; и Фенрир тоже его полюбил.

Лишившись руки, Тюр утратил и былую силу. Он сдержал важнейшую из своих клятв — защитил свой народ, пусть даже ценой собственного бесчестья и ценой страданий для волка, которого он любил, как родное дитя. Но когда ему пришлось предать Фенрира, что-то в его душе надломилось. И власть его мало-помалу перешла к Одину, как тот и предвидел. Со временем о Тюре почти забыли, а Одина стали превозносить как Всеотца и владыку богов.

Говорят, что Тюр до сих пор иногда навещает Фенрира и приносит ему лакомства, которые тот любил, когда был еще маленьким. Тюр садится рядом с могучим скованным волком и гладит его по голове; и оба они плачут о том, чего не избежать. Фенрир знает, что за всем случившимся стоял Один, и он поклялся убить его в день Рагнарёка. Он хочет отомстить — не только за себя, но и за Тюра, которого он признал своим хозяином, и полюбил, и любит по сей день.

Я же могу сказать лишь, что пути богов — не для смертных. Их правда — не наша правда, и мне ее не понять.

Мгновение с Фенриром
Элизабет Вонгвизит

Проработав с духами Северной традиции пару лет, я за все это время ни разу не столкнулась с Фенриром, но затем мне два раза подряд (с промежутком лишь в несколько дней) довелось наблюдать, что происходит, когда дух этого сына Локи и Ангрбоды овладевает человеком. Только после этого я начала понимать великого Волка и по-настоящему оценила и его силу, и мудрость тех, кто решил его сковать.

Расскажу лишь об одном из этих случаев. Дух Фенрира «оседлал» человека, которого предварительно посадили на цепь, чтобы он не набросился на присутствующих. И в какой-то момент я увидела Его — совершенно отчетливо, как будто провалилась в Его мир сквозь стену между мирами, сквозь человека, принявшего Его дух. Ясно, как на ладони, я видела перед собой огромного пятнистого волка, желтоглазого, с острыми оскаленными клыками. Казалось, каждая его мышца, каждая жила стонет от невероятного напряжения. Видение продлилось лишь несколько минут, но я успела понять, каков он —  самый страшный из отпрысков Небесного Странника… и это понимание оказалось почти невыносимым.

Сначала мне захотелось повернуться и бежать без оглядки; но, попятившись было назад, я вдруг обнаружила, что больше не могу сделать ни шагу. Я застыла, ошеломленная Его неимоверной яростью. Эта ярость потрясала до глубины души, хотя, казалось бы, он был скован и обуздан. Отчасти, конечно, гнев его был направлен на тех, кто его сковал, но в остальном то была просто свирепость дикого зверя,  жаждущего растерзать любого, кто встанет на его пути, алчущего нести разрушение, боль и смерть — и наслаждаться этим. Я тотчас же поняла, что Фенрир сожрал бы меня в два счета, если бы у него был шанс. Я не была ему врагом; я — возлюбленная Локи, его отца, и служительница Хелы, его сестры; но все это не имело для него никакого значения. Разумеется, умом я понимала это и раньше, но в тот миг впервые почувствовала сердцем и поняла по-настоящему — и это понимание подействовало очень отрезвляюще.

Ничто так быстро и бесповоротно не срывает с носа розовые очки, как осознание того, что для кого-то ты (со всеми твоими так называемыми талантами, «высшими целями» и чувством собственной значимости) — всего лишь мясо, которое надо содрать костей и проглотить не жуя. Тем, кто вбил себе в голову, будто Девять миров созданы им на забаву и подчиняются любому их капризу, встречи с Фенриром лучше избегать, если они не хотят разом лишиться всех своих иллюзий, — хотя, с другой стороны, это пошло бы им на пользу. Если бы Фенрир сорвался с цепи, никто из смертных не сумел бы его побороть или усмирить его ярость. Тот, кто увидел его хоть однажды, абсолютно и полностью осознаёт: что бы мы, люди, ни напридумывали себе в утешение, а включать и выключать по своему произволу Силы, облеченные подлинной властью, не дано никому. Сказать о нем «красны Природы когти и клыки» [2] — фактически, ничего не сказать.

Но несмотря на всю его дикость, у Фенрира — острый ум. Он полон негодования и обиды, но прекрасно знает, почему его сковали и почему он по сей день сидит на цепи. Он одержим жаждой крови, но готов терпеливо ждать, сколько понадобится, пока не придет его день и он не вырвется на свободу, чтобы отомстить, наконец, своим обидчикам. Все это, как ни странно, придает Фенриру своего рода достоинство и даже величие, решительно опровергающее все распространенные представления о нем как о неразумном животном. Когда я это поняла, ужас схлынул, отступив перед внезапной болью — сердце так защемило, что я принялась хватать воздух ртом и все никак не могла вдохнуть. Я еще раз попыталась сбежать, выйти из этого видения, — и снова не удалось. И тогда, несмотря на боль, я начала понимать Тайну этого великого волка, скованного до скончания Девяти миров. Я стояла перед ним и плакала навзрыд, а Фенрир вторил мне рычанием — в обоих мирах, и в том, и в этом. И все это время я четко осознавала: если спустить его с цепи, он с легкостью убьет всех, до кого дотянется. Затем я увидела, как некая божественная рука постепенно успокоила его и погрузила в сон (не хочу даже думать о том, что ему может сниться!). Даже когда все кончилось и человек, принимавший его, медленно сел и стал приходить в себя, мысленным взором я все еще видела Фенрира, беспокойно ворочающегося во сне под сводами своей пещеры. Когда видение оборвалось, меня охватили смешанные чувства: облегчение и печаль, гнев, сочувствие и глубокое благоговение — такое, какое может вызывать извергающийся вулкан. Я могу восхититься им и даже полюбить, но не тешу себя иллюзиями, что восхищение и любовь защитят меня от горячей лавы и удушающего пепла.

Знать и понимать Фенрира — значит, знать и понимать, что у разрушения иногда не бывает другой цели, кроме как просто что-нибудь разрушить, и это — такая же часть вселенной, как жизнь, любовь и возрождение. Настанет ли в конце концов Рагнарёк или нет, боюсь, история Фенрира в любом случае не может закончиться хорошо, — но, с другой стороны, подозреваю, что для него самого это неважно. Он таков, каков он есть, и не пытается и даже не хочет казаться другим. Он — охотник и убийца без стыда и совести, и он чувствует вины за свою кровожадность. Фенрир — глубочайшая из всех скорбей мира; он — неуправляемый хаос, который сейчас посажен на цепь, но не укрощен (и не может быть укрощен) по-настоящему; и Тайна его — в том, что все это — одновременно и трагедия, и причина почитать его как божество.

Гимн Фенриру
Элизабет Вонгвизит

Славься, сын Локи, волк,
глубочайшая скорбь миров!
Ты поглотил бы всё:
свет и тьму.
Блещут клинки клыков,
пламя дыханья палит,
длится кровавый пир
на клочьях растерзанной плоти,
пир на пороге безумья.

Славься, дитя Ведуньи,
свирепейший из сыновей
Хозяйки Железного Леса!
Красноглазый, кровавозубый,
зверь, истерзанный болью,
бешеный зверь
в великом соленом море
собственных слёз,
скованный крепкой цепью,
связанный сетью вирда,
зверь на изнанке сознанья.

Славься, хаос! Никто над тобой не властен,
ты не знаешь уступок,
не знаешь стыда,
ты — конец наших страхов,
пожиратель любви,
ты ждешь окончанья времен,
ты, бесшумный, таишься в тенях,
терпенье твое беспощадно,
столп на границе подземья.

Славься, о Фенрир, сущий
у предела рассудка и чувств,
ждущий, ждущий, когда, наконец,
рассыплется мир,
ждущий жатвы копья и меча,
торжества разрушенья,
ждущий всех у последних врат,
волк на краю вселенной.

Любимому брату — от Хелы
Лидия

Брат, я пришла, чтобы снова нарушить твой сон беспокойный,
Чтобы вновь накормить тебя пищей мучений,
Не то остановится мир.
Я смотрю на чудовищный лик твой, и ты разрываешь мне сердце.
Я смотрю на клинок в твоей пасти, я слушаю хриплые вздохи,
Я должна повторять это снова и снова,
Кровью наших грехов омывая миры.
Ты встаешь на дыбы, полон гнева и страха,
И всегда эта цепь, и клинок, и из пасти бегущая пена…
Я — сестра твоя, слышишь? Я здесь!
Не могу отпустить тебя, брат, и оставить как есть — не могу.
Пей из глаз моих, досыта пей из реки моих вен,
И меня накорми
Неизбывною болью своей, и слезами, и воем,
Нам нельзя голодать, понимаешь?
Не то
Вместе с нами иссохнет от жажды и все мирозданье.

18. Йормунганд

Третье дитя Локи и Ангрбоды изверглось из лона Жрицы Волков подобно чешуйчатому водопаду — в обличье огромной иссиня-зеленой змеи.

В Железном Лесу, где сама земля испокон веков сочилась магией, такое иногда случалось. Многие великаны были оборотнями от рождения и появлялись на свет в облике животных, и в некоторых животное начало оказывалось настолько сильным, что человекообразную форму они уже не принимали никогда. Но обычно Железный Лес порождал псов или волков, таких как Гарм, верный стражник Хелы, или Фенрир, старший сын Локи и Ангрбоды, а дитя, подобное Великой Змее, в последний раз появилось на свет в Нифльхейме — дракон Нидхёгг, дочь неведомых инеистых великанов.

Ангрбода кормила своего необычного ребенка кусочками мяса и укладывала на ночь в большой котел, который змея, впрочем, быстро переросла, так что пришлось переместить ее в искусственный пруд, а затем — в озеро. К тому времени, как асы решили прибрать ее к рукам, змея уже почти не помещалась в озере и славилась по всему Йотунхейму как «чудо Железного Леса». Она не столько владела магией, сколько была ею, как живой проводник магической силы. Когда кто-то колдовал рядом с нею, сила чар возрастала втрое; кроме того, она уже стала такой огромной, что без труда могла проглотить любого, кто попадался ей на пути. Но Один и его подручные все же умудрились похитить эту гигантскую змею и бросить в океан; и Один своим волшебством принудил ее остаться там навсегда. Змея продолжала расти и в конце концов опоясала Мидгард собственным телом. Ее живая плоть несет в себе охранные чары, наложенные Одином для защиты смертных обитателей Мидгарда от вторжений из других миров.

«Йормунганд» значит просто «Мировой Змей»: собственного имени у этого существа нет, да оно ему и не нужно. Все равно другого подобного создания не сыщется ни в одном из Девяти миров, даже среди йотунов. Йормунганд — уникальное дитя магии Железного Леса, соединившейся с силой Локи и Ангрбоды, самой могущественной пары йотунов из всех, кого до сих пор порождал Ярнвид. И понять Великую Змею, на мой взгляд, труднее, чем любого из йотунов, с какими мне доводилось иметь дело. Это невероятно чуждое нам существо. Когда соприкасаешься с его природой, возникает очень странное чувство. Оно двуполо, что само по себе не так уж и необычно для детей Железного Леса, но, как правило, если с ним общается женщина, ей кажется, что Йормунганд женского пола, а если мужчина — мужского. Мировой Змей не говорит словами и не пользуется никаким языком из тех, что мы могли бы признать за язык, — и все же каким-то образом он разговаривает. От одной мысли о том, чтобы попытаться это объяснить, мне становится нехорошо; могу только сказать, что мне довелось как-то раз находиться со Змеей в одном теле (и, кстати, да, у нее действительно нет имени: о себе она думает просто «я» и больше никак), и возникло такое ощущение, что части моего мозга, отвечающие за вербальную коммуникацию, отодвинулись куда-то в сторону и «отсоединились». После этого я еще около часа не мог говорить нормально.

Многие из тех, кто работает с семейством Локи, утверждают, что Змея, по-видимому, не набирает себе служителей, как это делают Локи или Хела (или, если уж на то пошло, Один и Тор). Но, думаю, с какими-то людьми она все же пытается общаться, хотя не факт, что они правильно ее понимают. Сомнения у меня обычно возникают тогда, когда кто-нибудь заявляет, что Мировой Змей общался с ним на человеческом языке или в привычных человеку образах. Впрочем, не исключено, что эти люди попросту автоматически «переводят» сообщения Йормунганда в слова, сами того не замечая.

Иормунганд: Мировая Змея
Эбби Хеласдоттир

Иормунганд — младшее дитя Локи и Ангрбоды, которое, в отличие от своих родителей, брата и сестры, приняло необычный облик — форму чудовищной водяной змеи. Мировая Змея, обитательница моря, окружающего Мидгард, обвивает этот мир своим телом, зажав в зубах собственный хвост. Согласно мифологии, ставящей во главу угла асов, Один заточил Иормунганда в мировом океане, чтобы смягчить и отсрочить неизбежную катастрофу — грядущий Рагнарёк (то есть с той же целью, с какой Локи был связан и брошен в подземную темницу, а Фенрир — прикован к скале на Озере Черного Горя). Но за этой поверхностной сказкой кроется грандиозная фигура — ипостась великой богини собственной персоной.

Как в традиционной, так и в современной скандинавской литературе Змея Мидгарда упоминается под разными именами; чаще всего встречаются варианты «Йормунганд» («Ёрмунганд»), «Йормундганд», «Йормунгард», «Мидгардсорм» и «Иормунганд». Известен и целый ряд обозначающих ее кеннингов: «Обвивающая землю», «Гроза заливов», «Холодная змея», «Жесткая веревка земли», «Клубящийся угорь», «Морская нить», «Кольцо мокрой дороги», «Угольная рыба земли», «Рыба морского дна», «Мокрый пояс земли» и «Угорь Фьоргюн». Тем, кто хочет использовать энергию и вирд Мировой Змеи в магических целях, лучше всего остановиться на варианте «Иормунганд», потому что слог «Иор» — это название руны, посвященной Мировой Змее.

Образ и символический смысл Мировой Змеи почти универсальны. Уроборос — змей, свернувшийся кольцом и держащий в зубах собственный хвост, — встречается в символике многих культур и религий, по всей Европе и Азии и даже в Африке. И в большинстве случаев он означает одно и то же: вечную циклическую силу, по сути своей разрушительную, но необходимую как часть природных процессов непрерывного возрождения жизни. Все это верно и в применении к Иормунганду, что в последнее время признают, пусть и не вполне охотно, даже ортодоксально настроенные неоязычники.

Символ уробороса играет немаловажную роль в гностицизме и алхимии. Яд Мирового Змея, как и сам этот Змей, символизирует универсальный растворитель, который проникает через любое вещество, — тот неизменный закон, который связывает между собой все части бытия и творения. В этой роли моста между всеми реальностями уроборос предстает в одной алхимической рукописи, где половина его тела изображена черной, как символ земли и тьмы, а половина — белой, как символ неба и света. Схожая идея обнаруживается в орфической космологии, где Мировой Змей-Эон, обвивающий своим телом Космическое Яйцо, олицетворяет время жизни вселенной. Этот миф уходит корнями в космологию доэллинской Греции, в которой Космическое Яйцо мыслилось как порождение богини Эвриномы и змея Офиона. Офион обвился вокруг яйца и сжимал его, пока оно не треснуло и не выпустило из себя все живое.

В этих мифах прослеживается намек на связь змеи с богиней-матерью. Ассоциации между змеей и Богиней восходят к глубокой древности, к верхнему палеолиту и неолиту. Примечательно, что изображения змеиной богини того времени часто сопровождаются геометрическими орнаментами в виде спиралей, зигзагов и меандров: всё это — символы воды. Соответственно, и в мифологии мировой змей/змея устойчиво ассоциируется с водой.

В шумерско-вавилонских мифах мать всего живого представлялась в образе Тиамат, огромного соленого океана, символически представленного как гигантская космическая змея. Она сочеталась браком с Апсу, сладким океаном, и от этого союза родились первые живые существа. Впоследствии Тиамат была убита небесным богом Мардуком, возглавившим патриархатный пантеон (этот сюжет перекликается со скандинавским мифом о попытке Тора убить Иормунганда). Однако считать ее исчезнувшей или умершей не следует: она — сама земля, по которой мы ходим. Согласно ацтекскому мифу, до сотворения мира существовала только богиня Сипактли, плававшая в образе чудовищного аллигатора по водам первозданного хаоса. Затем двое змеевидных божеств разделили ее тело, и нижняя его половина стала землей, а верхняя — небом. Сипактли, как и Тиамат, продолжает жить, несмотря на свою гибель, и по ночам иногда можно услышать, как она рыдает от тоски, мечтая о том, чтобы все живое умерло и вернулось в нее. Схожим образом, в мифе колумбийских чибча-муисков первозданная мать Бачуэ вышла из вод огромного озера, а затем, после сотворения рода человеческого, вернулась туда в образе дракона вместе со своим сыном и возлюбленным. Древнекитайская богиня-мать Нюйва тоже изображалась в виде женщины с телом змеи, а индейцы инка представляли землю в образе горной богини-дракона по имени Мама Пача.

Итак, Иормунганд как ипостась великой богини обеспечивает равновесие полов в четверице главных божеств-рёкков, соответствующих четырем стихиям. Женские стихии, Земля и Вода, представленные Хелой и Иормунгандом, уравновешиваются мужскими, Огнем и Воздухом, в лице Локи и Фенрира. В силу этого Иормунганд соотносится со сферой Венеры как планеты чистейшей, неразбавленной и ничем не ограниченной женской энергии. В данном случае речь идет не о тех жеманных и кокетливых или нуждающихся в постоянной мужской опеке ипостасях Женственности, которые часто ассоциируются с Венерой, не о той романтизированной богине любви, которая связана не столько с первоосновами вселенной, сколько с сексуальными предпочтениями мужчин, а о Женственности как непознаваемой, неуловимой и неуправляемой силе, которая наравне с мужской силой Фенрира, столь же непостижимой и неконтролируемой, пронизывает собою всю вселенную. Это чистая энергия, настолько мощная и всепобеждающая, что ее, как и сам Вирд, невозможно воспринять или испытать во всей полноте, не поплатившись за это здравым рассудком или самой жизнью.

Как символ богини-матери мировая змея выражает истинную природу этой богини во всем многообразии ее форм. Она не имеет ничего общего с навязанными ей в эпоху патриархата пассивными ролями; она грандиозна и могущественна. Как пишет Р.Дж. Стюарт, «многие представляют себе древних богинь-матери эдакими пышнотелыми и добродушными матронами. Но в действительности подобные персонажи — большая редкость. Великие богини языческих религий, как правило, были грозными и таинственными <…> свойства и характер древних богинь зачастую приоткрывают нам самые глубокие тайны бытия».

Все дети Локи, как и он сам, по натуре своей двойственны. На поверхности лежит достаточно простой характер, знакомый нам по мифам, но за ним скрывается более глубокий слой, раскрывающий космическое или магическое значение этого поверхностного образа. В случае с Хелой за образом владычицы мертвых стоит триединая богиня вселенной; Локи таит в себе пламя вдохновения; что же до Иормунганда, то его глубинная суть — алхимическая идея универсального растворителя и непрерывной цикла жизни. Кроме того, Иормунганд олицетворяет ту космическую силу, которую ученые называют энтропией. Мировая Змея — катализатор перемен, и именно поэтому она связана с хаосом и разрушением старых форм. В силу своей хаотической природы Иормунганд нередко проявляется как дестабилизирующая и, на первый взгляд, вредоносная сила. Любые времена больших перемен — войны, революции, природные катаклизмы — это и есть Иормунганд, Мировая Змея, бьющая хвостом о побережье мира. Как бы мы ни пытались игнорировать эту сторону истории, сбросить ее со счетов невозможно. С другой стороны, лежа в мировом океане, Иормунганд не только вызывает перемены, но и поддерживает стабильность, обвивая Мидгард и защищая его от внешних опасностей. Как говорил Бенито Муссолини, «только кровь вращает колеса истории»; так и Иормунганд, проливая кровь и сотрясая мир ударами своего хвоста, не дает человечеству застрять в болоте стагнации. Она, как и все рёкки, олицетворяет непредсказуемость жизни.

Итак, сила, воплощенная в Иормунганде, на самом деле необходима, и об этом свидетельствует уже тот факт, что в традиционной скандинавской мифологии богам так и не удается по-настоящему захватить Мировую Змею в плен, подчинить или связать ее, как они связали ее отца и брата. Сам Вирд препятствует их попыткам взять под контроль космическую силу, далеко превосходящую любого из асов. В «Песни о Хюмире» из «Старшей Эдды» рассказывается, как Тор отправился на рыбалку с великаном Хюмиром. Использовав как наживку голову исполинского черного быка Химинбрётера («Рассекающего небо»), Тор поймал Мировую Змею на удочку и принялся бить ее по голове своим молотом. Но Хюмир, по-видимому, чтивший Вирд, перерезал лесу, и Змея ушла на дно, где и остается по сей день в ожидании Рагнарёка.

Итак, Иормунганд олицетворяет энтропию и хаос, но хаос контролируемый. Великая Змея — это не сила бездумной анархии или нигилистического разрушения, а, скорее, одна из жизненно важных тропок реальности в том лабиринте, который мы называем Сетью Вирда. Тор попытался уничтожить необходимую часть Природы, но сама Природа, проявленная через Вирд, этого не допустила. Боги — порождения природы, а не ее творцы, и они точно так же подчинены ее законам, воле и Вирду, как и смертные. Убить Иормунганда в конце времен Тор сможет лишь ценой собственной жизни, доказав тем самым, что уничтожение силы Змеи влечет за собой катастрофу куда большего масштаба, чем все те потрясения, которые она вызывает, пока продолжает жить. Неудачная попытка выудить Иормунганда из моря — не единственный случай, когда Змея оставила Тора в дураках. Попав однажды вместе с Локи в столицу Йотунхейма, Тор вызвался участвовать в состязаниях на силу, и йотунский король Утгарда-Локи предложил ему поднять кошку. Но кошка оказалась неподъемная: невероятным усилием Тору удалось оторвать от земли лишь одну ее лапу. Позже выяснилось, что Утгарда-Локи отвел гостям глаза и под видом кошки в действительности скрывался Иормунганд.

Руна Иормунганда — Иор, одна из рун четвертого этта англосаксонского футорка. Она не только выражает многие свойства Мировой Змеи, но и представляет ее в ином, непривычном свете: если Иормунганд ассоциируется, главным образом, с разрушительными силами и энтропией, то у руны Иор есть благотворная и доступная сторона, в которой и берет свое начало повседневная магия Иормунганда.

Магия Иормунганда и руны Иор — по характеру защитная и связывающая; эти свойства ассоциируются с плющом (Hederahelix) — растением, которое ставят в соответствие и самой Змее, и ее руне. Подобно змее, плющ обвивает собою жизнь, вызывает перемены, навлекая смерть, и способствует зарождению новой жизни. На протяжении всего этого цикла плющ не меняется — это вечнозеленое растение, олицетворяющее тем самым постоянство. В нем заключен глубокий парадокс: это растение смерти и, в то же время, растение жизни.

Плющ символизирует тот же контраст, который заключен и в Иормунганде: это одновременно и защитник, и убийца. Оплетая стены дома, плющ оберегает его обитателей от любой враждебной магии, направленной извне, от кого бы та ни исходила — от человека (например, мага, насылающего проклятие или поющего песнь хулы) или от какой-нибудь «сверхъестественной» сущности. Традиционные мотивы резьбы, украшавшей скандинавские жилища, — змеевидные и переплетающиеся узоры — тоже связаны с защитными силами Иормунганда и плюща.

У магии Иормунганда есть и более вредоносная сторона — магия оков, в которой Мировоая Змея проявляется не только как защитная, но и как связывающая, ограничивающая сила. Разумеется, степень «вредоносности» зависит от намерений мага и от его личных представлений о добре и зле. Но, так или иначе, практика магии оков многократно упоминается в исторических источниках. В эпоху викингов ее использовали в сражениях, чтобы обессилить врага, и в этом контексте она особенно тесно связана с богом войны Одином. Один был мастером особого рода связывающей магии, известной под названием «херфьоттур», или «оковы войны»: она приводила врага в смятение и делала его более уязвимым. В магических песнях хулы для наложения оков нередко использовались руны Турисаз и Иса. По методу воздействия такие «оковы» обычно носят психологический характер, но при успешном применении эффективно сковывают не только разум, но и тело [1].

Песня для Йормунганда

Йор, Йор, Йормунганд!
Змей в оковах, оковы мира,
Змей, обвивший собою землю;
Змей в оковах, оковы мира,
Змей, вздымающий воды моря;
Змей в оковах, оковы мира,
Будь для нас могучей стеною;
Змей в оковах, оковы мира,
Ценой свободы твоей мы живы.
Йор, Йор, Йормунганд!

День Змея
5-й день Солмоната, Месяца грязи (5 февраля)
Из Языческого часослова Ордена Часов

Цвета: малахитово-зеленый, серебристый и цвет морской волны.

Стихия: Вода.

Алтарь: На покрове цвета морской волны, украшенном вышивкой в виде большой змеи малахитово-зеленого и серебристого цветов, поставьте статуэтку Змея Мидгарда, свернувшегося кольцом и держащего во рту свой хвост. Начертите в комнате большой круг и разбросайте в нем разноцветные ленты. Ритуал проводится внутри круга.

Подношения: шнуры или ленты, завязанные кольцом.

Пища в течение дня: угорь. Рыба и морепродукты. Морские водоросли. Салат. Блюда из зеленых овощей. Яйца.

Призывание Змея Мидгарда

Славься, о Йормунганд,
Третье дитя Хитреца
И Ведуньи Железного Леса,
Смерти брат и сестра!
Не жена и не муж, а то,
Что само в себе совершенно
И ни вспять, ни вперед не идет,
Но вращается вечным кругом,
И хранит нас в Земле Срединной,
Не касаясь земли вовеки!
Научи нас, о Змей,
Видеть конец и начало единым целым,
Видеть всё на своих местах
И идти за вращеньем круга,
Памятуя, что круг замкнется,
Как бы ни был далек горизонт.

(Все берутся за руки, ведут хоровод по внешней границе круга, означающей тело Змея, и поют Песню для Йормунганда.)

Перевод с англ. Анны Блейз

[1] Эбби Хеласдоттир приводит следующие магические соответствия Иормунганда: руна — Иор, трава — фукус (бурые водоросли), дерево — плющ, камень — ортоклаз, животные — змея и кошка, цвет — синий, стихия — Вода, планета — Венера, сторона света — север, область тела — половые органы, созвездие — Гидра.

20. Слуги тьмы: великаны Хельхейма

Хельхейм, нижний из Девяти миров, — хранилище и обитель Мертвых разных рас. Сюда попадают после смерти души йотунов и тех людей Мидгарда, которых не забрали Фрейя или валькирии Одина. Изредка в Хельхейм приходят и души альвов — это та десятина, которую Альвхейм выплачивает Хеле по давнему договору. И, по-видимому, души некоторых людей из нашего мира тоже оказываются там.

История Хельхейма неполна и отрывочна. Имеются некоторые смутные сведения о третьем мире, Йормунгрунде, возникшем вскоре после Муспелльхейма и Нифльхейма; его упоминают как подземный мир великанов. Уже в те времена им правила богиня по имени Хель,  но то была не дочь Локи. По-видимому, Хель — это не столько имя собственное, сколько титул владычицы загробного мира, переходящий по наследству. Как бы то ни было, мы не знаем, что представляла собой эта прежняя Хель, из-за чего она отказалась от своей должности и почему и куда исчезла. Есть указания на то, что некоторое время ее супругом был инеистый великан Мимир, — по крайней мере, сам он это признает, хотя и неохотно. Но, так или иначе, старая Хель покинула свой пост и титул богини смерти перешел к новорожденной дочери Локи и Ангрбоды.

Новая богиня смерти преобразила Йормунгрунд до неузнаваемости и превратила его в нынешний Хельхейм. Многие представляют себе Хельхейм как незначительную часть Нифльхейма, «переделанную» в отдельный мир, но в действительности это — самый большой из Девяти миров, обвивающий Древо гигантским кольцом и вмещающий в себя все неисчислимые сонмы Мертвых. Те немногие из живых, кто спускался в Хельхейм в духовных путешествиях, рассказывают, что это мирный и спокойный край, постоянно погруженный в сумерки и покрытый невысокими пологими холмами и темными озерами. Неприятных мест там не так уж много: Берег Мертвых, усеянный трупами, Змеиный Дом, стены которого сплетены из живых змей, терзающих злодеев, и Черное море, безмолвное и абсолютно безжизненное. Чертог самой Хелы, Эльвиднир, — наполовину прекрасный дворец, наполовину ветхие руины; и это, должно быть, один из самых больших чертогов во всех Девяти мирах. Изредка Хела принимает гостей-путешественников, но следует помнить, что спуск в Хельхейм — предприятие очень опасное.

Прислуживают Хеле в основном инеистые великаны родом из Нифльхейма — вероятно, она отдаем им предпочтение за прирожденную холодность и неумолимость. Их обязанности состоят в том, чтобы пропускать в Хельхейм тех, кто должен туда попасть, и преграждать дорогу тем, кому там не место. Кроме того, они следят за тем, чтобы те живые, которых допустили в страну мертвых, вели себя прилично, — и с нарушителями спокойствия они могут обходиться совершенно безжалостно. Все они безраздельно преданы Хеле (а иначе их бы при ней не было). Они знают, что их работа считается чуть ли не самыми худшей во всех Девяти мирах, но их это не волнует. Они знают, что эта работа необходима, и делают ее потому, что так им велит долг.

Хела заботится о душах умерших и защищает их всеми силами. Многие препятствия на пути в Хельхейм поставлены специально для того, чтобы всякие доморощенные некроманты не беспокоили мертвых своими назойливыми расспросами. Óдин однажды ухитрился тайно проникнуть в Хельхейм и силой заставить мертвую великаншу-вёльву ответить на его вопросы, но после этого Хела удвоила бдительность, так что Владыке асов больше ни разу не удалось повторить свой трюк. Ни смертный, ни бог, ни дух не проберется в ее царство так, чтобы она об этом не узнала; и этим она обязана своим слугам, которые, в свою очередь, преданы своей неблагодарной работе всей душой.

Даже в том случае, если вы войдете в царство мертвых (или, по крайней мере, в ту его небольшую область, которая открыта для редких посетителей) не как незваный гость, а с разрешения Хелы, все равно постарайтесь наладить со стражами Хельхейма хорошие отношения. Эти духи обрели немало мудрости за те бесчисленные века, на протяжении которых им доводилось оберегать умерших, и они могут поведать немало важного о Тьме, о Глубинах и о многом другом. Они могут оказаться ценными союзниками и помощниками, так что не отвергайте их, даже если работа, которую они выполняют, покажется вам страшной. Бывают вещи и пострашнее Смерти.

Мордгуд

Мордгуд, или Модгуд, — «дева-великанша», охраняющая главные ворота Хельхейма. На языке йотунов выражение, переведенное как «дева-великанша», означает, по всей вероятности, незамужнюю женщину-воительницу, то есть, скорее, амазонку, чем робкую неопытную девицу. Для сравнения можно вспомнить два греческих слова, обозначавших незамужних женщин: «kore» (кора) — невинная и хрупкая девушка, и «pallas» (паллада) — могучая дева-воин. Итак, Мордгуд — высокая, мускулистая великанша в сверкающих доспехах, но не следует считать ее чем-то вроде безмозглого вышибалы у дверей Хельхейма.

В видениях она иногда предстает в образе скелета (это одна из ее иллюзий) или как грозная черная тень, говорящая громким голосом. Ее башня, выстроенная из черного блестящего камня (материала, по-видимому, очень распространенного в Хельхейме и Муспелльхейме), высится у моста Гьялларбру, на дальней его стороне. Если вам удастся перейти этот мост, Мордгуд преградит вам дорогу. Не пытайтесь проскользнуть мимо нее незаметно: у нее за плечами тысячелетний опыт, и отличить живого от мертвого она сможет всегда — даже и не надейтесь, что вам удастся ее одурачить. Она остановит вас, и вы должны будете изложить свое дело. Если Хель не назначила вам встречу заранее, велика вероятность, что Мордгуд вас не пропустит. Самое лучшее, что можно сделать в этом случае, — отправиться домой, обратиться к Хеле, ее госпоже, и попросить об аудиенции. Если и Хела вам не ответит — что ж, считайте, что вам не повезло: Владычица мертвых не желает видеть вас в своем царстве.

Если Мордгуд все же согласится вас пропустить, она может потребовать, чтобы вы оставили что-нибудь в залог как гарантию того, что вы будете вести себя прилично. В этом случае немедленно вручите ей самую ценную из вещей, которые при вас есть (при условии, что эту самую вещь вам не нужно доставить в Хельхейм). Мордгуд честна и вернет вам залог, когда вы на обратном пути снова будете проезжать мимо ее дозорной башни, — если, конечно, вы не нарушите каких-то правил подземного мира и не навлечете на себя гнев Хелы. По словам других духовидцев, Мордгуд требует, чтобы путник перечислил своих предков или, по крайней мере, членов семьи, так что будьте к этому готовы. Если вы не знаете своих предков, так и скажите: не надо их выдумывать.

Кое-кто утверждает, что с живых людей, желающих войти в Хельхейм, Мордгуд взимает плату кровью. В любом случае, общеизвестно, что божествам смерти следует приносить в жертву кровь; без этого некоторые из них даже не удостоят вас внимания; так что если Мордгуд потребует такой дани, удивляться нечему. На всякий случай захватите с собой ланцет. И имейте в виду, что ваша кровь, оставленная у привратницы Хельхейма, — это не просто подношение: вместе с кровью вы оставляете и толику своей энергии, чтобы вас можно было контролировать, если вы вдруг начнете выкидывать фортеля.

Я всегда воспринимала Мордгуд как богиню, заставляющую осознать, что истинная мудрость не обязательно должна быть красивой.

— Тамара Кроуфорд

По своим обязанностям Мордгуд — двойник Хеймдалля, его зеркальное отражение, однако она не просто вооруженная охранница, а нечто большее. За свою долгую жизнь она повидала немало смертей, проводила немало душ из мира живых в царство Мертвых и постигла глубокие тайны этого перехода. Мордгуд — настоящий психопомп, и в этом качестве она приходит на помощь тем, кто зашел в тупик, «застрял на мертвой точке». Возможно, она и не выведет вас за руку, если время еще не пришло, но указать выход может.

Кроме того, Мордгуд — хорошая союзница для тех духовидцев, которые работают с душами Мертвых, не обретшими покоя. Она открывает путь, по которому душу можно направить в загробный мир, и помогает духовидцам отличить настоящую неупокоенную душу от старых следов, оставленных теми, кто давно уже ушел в царство Мертвых. Ее поддержка ценна и для тех, кто работает в больницах и хосписах и часто имеет дело с душами, покидающими тела после долгих страданий. Такие души пребывают в смятении; им трудно отыскать дорогу в загробный мир и иные из них превращаются в бродячих духов. Если призвать Мордгуд на помощь умирающему, она выведет душу на верный путь и не даст ей заблудиться.

Происхождение Мордгуд неизвестно, да ее обычно о нем и не расспрашивают. Одни предполагают, что в ее жилах течет кровь инеистых турсов; по мнению других, ее родителями были огненные этины. Кроме того, ходят слухи, что Мордгуд — дочь Локи от мимолетной связи с какой-то инеистой великаншей; но это — чистой воды НЛГ нескольких духовидцев, истолковавших таким образом какие-то замечания Локи или самой Мордгуд и обративших внимание, что Хела иногда говорит о Мордгуд так, словно та — ее младшая сестра.

Некоторые воздают Мордгуд почести в канун Самайна, когда завеса между нашим миром и Хельхеймом становится тоньше обычного. Это и впрямь подходящее время, чтобы почтить богиню, которая стережет границу между живыми и мертвыми, — тем более что следующий день, 1 ноября, считается днем рождения Хелы.

Как я встретилась с Мордгуд и что из этого вышло
Мордант Карнивал

Я сижу в темноте. Только монитор все еще освещает комнату, но и он вот-вот погаснет — я уже выключаю компьютер. Пора в постель, хотя сна — ни в одном глазу. Меня мучают сомнения: я так боюсь, что вся моя работа с духами — не настоящая, что на самом деле никаких проводников и богов нет, а все, что есть, — только отголоски моих собственных мыслей, запертых в одиночной камере неотвратимо подступающего сумасшествия! Я осознаю, что эти сомнения не покидают меня никогда. Самое большее, на что я способна, — это отгородиться от них на какое-то время. До тех пор, пока боги говорят со мной, сомнения таятся в глубине души, но рано или поздно вновь поднимают голову. Возможно, с годами они ослабнут, но окончательно не уйдут. И я понимаю, что, быть может, это не так уж и плохо.

Внезапно я слышу голос — или, точнее, ясный, отчетливый, но безмолвный крик, доносящийся оттуда во мне, откуда всегда исходят их голоса. Это слова и в то же время не слова; это образы и краски. «Сомнения? Я — Сомнение. Сомнение — это мост, и Сомнение — страж моста. Твое Сомнение — это и есть то, что соединяет тебя с Запредельным; и все полчища Хель вырвались бы на свободу в единый миг, не будь у них меня, Сомнения. Я — Мордгуд!»

И тут она бросается на меня без предупреждения — такого сильного духа я еще не встречала. Я понимаю, что сейчас она завладеет мною полностью. Я сползаю на пол, успев подумать, что наверняка упала бы, как подкошенная, если бы не сидела на стуле. Я не борюсь с ней — опыт подсказывается, что бороться нельзя, что одержимость от этого окажется еще более мучительной. Наоборот, я стараюсь сохранять спокойствие и пытаюсь объяснить ей, что тело, которым она хочет завладеть, сейчас очень уставшее и что в доме нет никого, с кем она могла бы поговорить (не считая моего партнера, который уже спит и которого я не хочу беспокоить). Я чувствую ее удивление — как будто она ожидала, что я живу в коммунальной квартире или, по крайней мере, что рядом непременно должен находиться кто-нибудь еще, кто сможет через меня услышать ее весть. Я жду, стараясь не бороться, не паниковать и не пытаться ее оттолкнуть, а она между тем рыщет в моем сознании, отыскивая подтверждение моим словам. Наконец, я даю ей слово: если она сейчас отпустит меня, я непременно найду способ связаться с ней в другое время. Кроме того, напоминаю я ей, мы раньше не встречались, и прежде, чем ссудить ей свое тело, я должна, по-хорошему говоря, убедиться, что она — та, за кого себя выдает. Мне не верится, что она меня послушает, но тут я чувствую, что хватка ее слабеет. Мало-помалу она отдаляется.

Я из последних сил бреду в спальню и падаю в кровать. Мордгуд все еще витает где-то на краю моего сознания и продолжает о чем-то тихо говорить, но я уже проваливаюсь в сон.

На следующий день я выхожу в интернет поискать что-нибудь о Мордгуд. Как я и подозревала, источники не сохранили ничего, кроме ее имени и описания ее функций. Тогда я обращаюсь к Хеле и к моему покровителю, Локи. Хела почти ничего не говорит, но я ощущаю исходящее от нее спокойное согласие. Если бы кто-то выдавал себя за ее служанку, она бы, полагаю, страшно рассердилась, так что ее реакцию вполне можно счесть за подтверждение личности. Локи отпускает насчет Мордгуд какую-то непонятную и не очень пристойную шутку. Не могу понять, что он имеет в виду: то ли Мордгуд — одна из его любовниц, то ли плод одной из множества его мимолетных интрижек. Однако он со всей определенностью подтверждает, что моя вчерашняя гостья — именно та, кем она и представилась.

Я сажусь немного поработать над портретом Хелы, который пишу уже невесть сколько времени, — кажется, он зажил собственной жизнью и не будет окончен никогда. Потом я беру проволоку и кружево и мастерю куклу, которая должна обозначать Мордгуд, — это знак для нее, что я готова с ней работать. Идея одержимости таким опасным божеством мне все еще не по вкусу, но я постепенно смиряюсь с тем, что без этого не обойтись.

Следующие пару дней я почти постоянно чувствую ее присутствие. В последнее время я снова стала пренебрегать трансовой работой, и вот результат — боги решили взять дело в свои руки. Ощущение приближающегося транса хорошо мне знакомо; обычно я могу отложить такую работу на несколько часов или даже дней; но на этот раз я тянула слишком долго. Мне дают только добежать до кровати — я падаю, и отключаюсь, и лечу прямиком в Хельхейм.

Мордгуд встречает меня на мосту. Зеркальный двойник Хеймдалля, она охраняет вход в страну Мертвых (он же — выход). Я вижу ее как очень высокую и мускулистую женщину. Она обута в сапоги, но в остальном полностью обнажена. Все тело ее покрыто узорами света и тьмы; туловище украшают два ряда татуировок, напоминающих какие-то мандалы. Я недоумеваю, почему стражница ходит без доспехов; но позднее мне дают понять, что Мордгуд — сама себе доспех: защита — часть ее сущности.

Поскольку я пришла не как незваная гостья, а по ее же собственному настоянию, Мордгуд держится дружелюбно. На ходу она пытается обнять меня за талию. Я напрягаюсь; она смеется, убирает руку и слегка подтрунивает надо мной. Она употребляет какое-то слово, которое я слышу впервые, а потом не могу вспомнить; по смыслу — что-то вроде «новомодная штучка», но с намеком на ханжество. Очевидно, мою сдержанность Мордгуд толкует как нездоровую привычку современных людей, от которой она с удовольствием бы их избавила. Она провожает меня по мосту на дальний берег и возвращается на свой пост (а что было дальше — это уже совсем другая история).

С тех пор Мордгуд остается одной из моих постоянных спутниц в духовной работе. Какая она? Невероятно мощная и впечатляющая. Как личность она не менее сильна и величественна, чем многие из тех богов, которые лучше сохранились в литературных источниках и более популярны среди современных язычников. Постепенно я утверждаюсь во мнении, что когда-то она (или одна из каких-то более древних сущностей, которые влились в ее образ) была в большом почете. Несмотря на свою роль стражницы (а, быть может, как раз и благодаря ей), Мордгуд вовсе не чужда любви и сочувствию.

Я часто чувствую ее присутствие, особенно по вечерам, после заката. (В древние языческие времена заход солнца считался началом новых суток, и в своей магико-религиозной работе я отсчитываю сутки не от полуночи, а именно от заката.) Особенно сильно общение с Мордгуд сказалось на моей работе с предками — их голоса стали едва ли не самыми громкими во всем моем «хозяйстве». Большая часть работы с ней сосредоточена вокруг Мертвых из моего рода.

Кроме того, Мордгуд любит движение и вообще физическую активность. Обычно я делаю несколько упражнений на растяжку под ее руководством, после чего естественным образом перехожу к экстатическому танцу, в ходе которого получаю указания относительно ритуалов и практик, которые мне было бы полезно провести в ближайшее время. Я пришла к выводу, что она может стать замечательной помощницей в освоении боевых искусств, йоги и любых телесных практик. В случае чего она не постесняется подтолкнуть, потянуть или схватить вас посреди какого-нибудь упражнения, чтобы придать вашему телу правильную позу. При этом так и слышишь ее возмущенный голос: «Что ты делаешь? Это неправильно! А ну-ка дай я тебе покажу!» И сопротивляться ее вмешательству в такие моменты — себе дороже.

Несмотря на всю свою напористую силу и требовательность, она по-своему игрива. На собственном опыте я быстро поняла, что Мордгуд заслуживает высочайшего уважения, и надеюсь, что буду продолжать работать с ней и дальше.

Призывание Мордгуд

Славься, Мордгуд, Привратница Темной Дороги!
Бессонная Стражница, славься!
Дозорная Хельвега, черные очи твои не сомкнутся вовеки,
Следя неотступно за каждой душою, идущей в подземное царство:
Не сбился ли кто-то с пути, не блуждает ли слепо во мраке,
Утратив надежду, что Хела дарует ему долгожданный покой.

Славься, Десница Хель!
Защитница верная, славься!
Ты Путь стережешь от любого, кто жаждет похитить подземные тайны,
Кто дремлющих мертвых желает принудить к ответам,
Кто век свой до срока спешит оборвать в неразумье, —
У них на пути ты встаешь неприступной преградой,
Спасая глупцов, хоть они не постигнут твоей доброты,

Славься, Дева у Врат Хельхейма!
Ты, чьи очи видели Мертвых
Во всех их обличьях: в слезах, и во сне, и в смятенье, и в страхе,
И с радостным смехом бегущих навстречу любимым, —
Ты всех пропускаешь в Ворота и всех утешаешь,
Никого не оставишь снаружи.

На темной дороге звезд мы славим тебя!
Над ревущей рекою Гьолль мы славим тебя!
На золотом крытом мосту мы славим тебя!
На черной тропе ножей мы славим тебя!
Хозяйка Пути Ножа,
Владычица Черной Башни,
Мы славим тебя, Госпожа у Последних Врат,
Прими нас как добрых гостей в час нашей нужды!

Гарм

Гарм, огромный сторожевой пес Хелы, обитает в пещере Гнипахеллир. Это черная гончая восьми футов [1] ростом, с горящими глазами. Помните, что недооценивать его не следует. Он может вести себя просто как большая собака — злобная и опасная или, наоборот, дружелюбная, в зависимости от того, кто вы и с чем пришли, — но все это лишь игра. В действительности Гарм не менее разумен, чем любой другой из стражей Хельхейма. Он  не животное, а йотун, постоянно пребывающий в обличье пса.

Гарм не всегда сидит у себя в пещере — часто он помогает Мордгуд у главных Врат. Возможно, именно он, обнюхав вас, решит, достойны ли вы посетить страну Мертвых. Только не спрашивайте, чтó он вынюхивает: этого мы не знаем.

Если Гарм начнет надвигаться на вас с угрожающим воем или рычанием, это значит, что он дает вам шанс отступить и уйти. Воспользуйтесь его добротой. Когда Гарм по-настоящему хочет кого-то убить, он просто делает это, и всё. Движется он молниеносно и может сожрать вас быстрее, чем вы сообразите, что происходит. Один из способов задобрить его — принести ему мясо или хлеб, испеченный с кровью (такие подношения в древности называли лепешками Хель и клали в могилы, чтобы умилостивить Гарма). Он может принять дар и пропустить вас; но если он решит, что ваши намерения нечисты, никакие подарки не помогут.

Гарм непоколебимо предан Хеле; он — ее пес и ее слуга. Вероятно, он родом из Железного Леса, откуда происходит немало псов-оборотней. Говорят еще, что он — друг Фенриса и именно поэтому в последней битве убьет Тюра, пусть даже ценой собственной жизни.

Призывание Гарма

Хельхейма Гончий,
Пес Полчищ,
Будь милостив к нашим следам.
Черный Брат,
Тот, кто лает у Врат,
Будь милостив к нашим следам.
Чующий ложь,
Великий Страж,
Будь милостив к нашим следам.

Рецепт «лепешек Хель» для Гарма
Закваска для кислого хлеба — ½ стакана [2] (чтобы приготовить закваску, смешайте ½ стакана молока с ½ стакана ржаной муки и оставьте при комнатной температуре на двое суток, до появления кислого привкуса);
кровь животного — 2 стакана;
мед — 2 столовых ложки;
ржаная мука — 3½ стакана;
овсяная мука — 3½ стакана;
теплая вода — ¼ стакана;
соль— 2 чайныхложки;
активные сухие дрожжи — 4 столовых ложки.

Перелейте закваску для кислого хлеба в большую посуду и, помешивая, влейте в нее кровь и мед. Разведите дрожжи в теплой воде и аккуратно вмешайте в смесь. Добавьте 1 стакан муки, накройте и дайте подняться в течение часа. Понемногу вмесите соль и остаток муки, чтобы получилось крутое тесто. Снова накройте и дайте подняться; затем разделите тесто на небольшие лепешки и еще раз дайте подняться. На каждой лепешке вырежьте ножом руну Хель (Эар). Выпекайте в духовом шкафу при умеренной температуре (около 190°С) до готовности.

Другие привратники Хельхейма: Бьюгвор, Листвор, Ари и Хримгримнир

Бьюгвор и Листвор — две великанши, обычно стоящие на страже у тех или иных врат, чаще всего — у Внутренних. Иногда они несут дозор вместе с Мордгуд, а иногда охраняют другие врата и Мордгуд может направлять посетителей к ним. Эти великанши тоже могут потребовать у вас залог. Если вы оставите что-то из одежды, они могут надеть ее и носить, пока вы не вернетесь. Выглядят они как дряхлые старухи, но не обольщайтесь: это могучие колдуньи, способные в два счета разделаться с нарушителем. Говорите с ними учтиво и даже чуточку подобострастно, тогда они развеселятся и станут к вам благосклоннее.

Еще один привратник, инеистый великан Ари, предпочитает обличье огромного орла. Ему нравится пугать Мертвых на дороге в Хельхейм: он пикирует на них сверху с пронзительными криками, но тем, кто не собьется с дороги, никакого вреда он не причинит. Если придет Рагнарёк, Ари покинет свой насест (которым служит ему скалистая гора — часть Нагат, «Ворот трупа»), и клекот его смешается с боевой песнью йотунских полчищ, движущихся на Асгард.

Наконец, еще одни врата сторожит Хримгримнир, инеистый великан очень высокого роста. Заметить его издали трудно — он обычно сливается с каменной кладкой и показывается только тогда, когда к воротам подходит чужак, которому в Хельхейме не место. Хримгримнир — пожалуй, самый отвратительный из всех стражей. В «Поездке Скирнира» попадается намек на то, что умерших женщин, которые навлекли на себя проклятие богов, в наказание могут отдавать в рабство Хримгримниру, а тот силой берет любую женщину, которая перед ним беззащитна. Насколько мы можем судить, это не входит в его обязанности стража, но не исключено, что в свободное время он действительно творит подобные мерзости.

Возможно, Хримгримнир живет в Хельхейме еще со времен Йормунгрунда: есть в нем что-то от Времен-до-Потопа. Он огромный и бледный, с бело-голубоватой, словно заплесневелой, кожей. Его длинные седоватые волосы и борода покрыты лишайниками и плесенью, а глаза холодны и равнодушны. Говорит он мало — по большей части просто ворчит что-то неразборчивое; но если задеть его за живое, вы быстро убедитесь, что говорить (и рычать, как дикий зверь) он все-таки способен, да еще и как. Физически он силен, как и следует ожидать от крупного инеистого турса. Если Хримгримнир заподозрит в вас потенциального вандала, вряд ли что-то помешает ему наброситься на вас, разорвать на куски и с превеликим удовольствием сожрать.

Ганглати

Ганглати — личная служанка Хелы, домоправительница-кастелянша Эльвиднира. Она огромная и грузная, ходит очень медленно и прихрамывает, но, несмотря на это, прекрасно управляется со всей необходимой работой. Как и все великаны Хельхейма, к гостям она поначалу относится холодно и может подружиться лишь с теми, кто наведывается регулярно. Самый верный путь к ее сердцу — обращаться с ней как можно более вежливо и время от времени дарить какой-нибудь небольшой подарок (который она может деланно игнорировать — но лишь до тех пор, пока вы не уйдете). Если вы предполагаете когда-нибудь гостить в Эльвиднире, постарайтесь смягчить эту суровую домоправительницу заранее. Такая роскошь, как мягкая постель без насекомых и спокойный отдых без помех, во многом зависит от ее расположения.

Один из критериев, по которым Ганглати будет о вас судить, — ваше отношение к слугам. Если вы чувствуете себя неуютно, когда вам прислуживают, и попытаетесь это ей объяснить (тем самым, фактически, выказывая неуважение к ее работе и мешая выполнять эту работу как следует), она сочтет вас глупцом. Если же вы будете держаться высокомерно и снисходительно, видя в ней всего лишь толстую, неповоротливую, да еще и хромую прислугу, она ничего вам не скажет, однако изыщет тысячу мелких, но очень неприятных способов превратить ваше пребывание в Хельхейме в сущий ад. Как и в случае проблем с другими слугами Хелы, обращаться за помощью к их хозяйке будет совершенно бесполезно. Хела и так в курсе всего, что они делают, и если они плохо с вами обращаются, это происходит с ее дозволения: либо ей попросту все равно, либо она считает, что они имеют полное право преподать вам урок.

Нидхёгг

Игдрассиль, великое Мировое Древо, уходит корнями в нижние миры — Нифльхейм и Хельхейм. Третий из его корней, гигантский и темный, заметнее прочих выступающий над поверхностью земли, пролегает близ великого источника Хвергельмир в Нифльхейме. «Хвергельмир» означает «Кипящий котел», и из его вечно бурлящих глубин вытекают все реки Девяти миров. Третий корень Древа, питаемый этим источником, так огромен, что не умещается в одном мире и тянется дальше, за границу Хельхейма. Там он вдается в Стену Хельхейма, рассекая ее надвое и, в то же время, служа небольшой частью этого исполинского защитного вала. Змея Нидхёгг — тридцатифутовый[3] бескрылый земляной дракон, окрашенный во все цвета радуги, — ползает через эту стену взад-вперед и грызет корень Древа то с одной, то с другой стороны от границы.

Большую часть времени Нидхёгг вьется вокруг нижнего корня Иггдрасиля, но иногда отправляется на Берег Мертвых — в одну из самых мрачных местностей Хельхейма, где никогда не светит солнце. Темные воды океана отделяют здесь Хельхейм от других миров, а сам берег усеян трупами и сброшенными шкурами змей. Нидхёгг время от времени приползает сюда, чтобы исполнить свои обязанности падальщика — съесть накопившиеся трупы. Из-за этих неаппетитных обязанностей многие ее боятся, но она — важная часть природного цикла. Если Хела тесно связана с самой фазой гниения, то Нидёхёгг олицетворяет следующую фазу — ту, на которой гниение питает жизнь. Сама земля, подобно животным-падальщикам, не породит новой жизни, прежде чем что-то не умрет и не сгниет, чтобы ее накормить.

Современному западному человеку этот урок дается нелегко. Нас с детства учат скрывать все, что связано с естественными системами выделения. Об этой стороне жизни не принято даже говорить. Фекальные массы уходят по трубам в водоемы, загрязняя питьевую воду, между тем как их следовало бы возвращать земле, которая способна найти им гораздо лучшее применение. Женщины стыдливо прячут менструальную кровь. Бескрылые насекомые, особенно те, которые питаются отмершими останками живых организмов, воспринимаются как отвратительные и грязные. Смертельно больных людей со всеми их запахами и выделениями помещают в больницы, чтобы никому, кроме медперсонала, не приходилось на них смотреть. Немногие готовы наблюдать за кучей компоста — смотреть, как остатки пищи медленно перегнивают и превращаются в плодородный чернозем, кишащий червями и другими формами жизни. В иллюзорном мире, созданном современным западным обществом, все отходы (и, по аналогии, все, что представляется неприятным с эстетической точки зрения) смываются в канализацию или сжигаются, чтобы нам больше не приходилось о них вспоминать. Но у Нидхёгг, этой великой пожирательницы трупов, для нас припасены другие уроки.

Если вы встретите Нидхёгг на Берегу Мертвых, не исключено, что при ней будет выводок ее детей. Имена некоторых из них нам известны: Гоин, Моин, Грабак, Граввёллуд, Офнир и Свафнир. Они клубятся вокруг Настронда, Змеиного Чертога, но по приказу Хелы никогда не нападают на тех, кого встретят снаружи. Правда, они могут столпиться вокруг вас и попытаться сбить с ног или обвиться вокруг щиколоток. Даже если вы испугаетесь, не подавайте виду: обратитесь к ним по именам и поздоровайтесь — вежливо, но в совершенно обычном тоне, как если бы перед вами были не змеи, а люди, протягивающие вам руки для рукопожатия. Они оценят вашу храбрость и (особенно) учтивость по достоинству и, возможно, даже поговорят с вами. Змеи Хельхейма разговаривают свистящим шепотом: человеческая речь дается им нелегко и они не так уж часто себя ею утруждают, так что если они заговорят с вами, считайте, что вам оказана честь.

Образ змея, обвивающего подножие Древа, встречается не только в скандинавской космологии: так, в вавилонских мифах фигурирует дерево хулуппу, в корнях которого живет дракон, на вершине — орел, а посередине — темная богиня Лилит.

Космическое древо не сможет существовать, если лишится какой-либо из своих функций, а, вдобавок, функция, которую исполняет Нидхёгг, — одна из самых важных: удаление отмершей древесины и стимуляция дальнейшего роста. Сгрызая отмершие и гниющие части корня, Нидхёгг побуждает Древо выпускать новые побеги и листья и наращивать новое вещество корней. Как Танинивер, слепой дракон у подножия древа хулуппу, жилища темной богини Лилит, Нидхёгг выполняет свою неблагодарную работу безо всяких жалоб и досады. Если мы хотим по-настоящему понять все части природного цикла, нам следует оценить по достоинству и ее труд.