Образ Небытие

Будда в нирване
Сарнатх, IV-V век.

В Упанишадах устанавливается несколько различных состояний сознания — от бодрствования (находит выражение в объективных формах) и снов (организуемых в соответствии с глубокими, субъективными побуждениями) до глубочайшего состояния подсознательного, выражаемого в снах самого глубокого характера, то есть лишенных образов. Последнее состояние непосредственно соотносится с мистической идеей «ничто».

Чтобы достичь нирваны и слиться с высшим началом, надо осознать, что это восточное «ничто» не является отрицанием окружающего мира и не означает смерть тела. Оно подразумевает состояние отстраненности и предельной сосредоточенности внутри себя — тогда мир и обращается в ничто. Или, иначе говоря, отсутствие конфликтов и контрастов — следовательно, отсутствие болезней, боли и перемен.
Подобная концепция небытия как «необъективной реальности» (и, следовательно, реальности невыразимой), возможно, пришла к еврейским мистикам из индийских Упанишад через Ближний Восток и Иран.

Как отмечает Иосиф бен Шалом, раввин, живший в Барселоне в XIII веке и символически описавший воскрешение Бога, особое знание должно быть посвящено тому, что связано с мистическим небытием. Оно, очевидно, и проявляется в каждом глубоком изломе бытия. Этот раввин также предположил, что при каждом изменении реальности или перемене формы изменяется состояние вещи, и пропасть небытия становится видимой ради мистического мига.
Все меняется только путем взаимодействий с тем регионом абсолютного бытия, которое восточные мистики называли Ничто. Существует также каббалистическая анаграмма, которая подтверждает сказанное тем, что «небытие» по-еврейски обозначается как «Ain» и те же самые буквы образуют слово «I» — «Ani».